Прежде чем окунуться с головой в белоснежные страсти Белой олимпиады, испытать что-то вроде белой зависти к атлетам и ослепительно белой радости за них, нам предстояло прожить с Александром Солженицыным и его героями ту часть жизни, что для него стала "Первым кругом ада".
Марфина шарашка
После того что политики, политологи и журналисты наговорили о населении России, о его испорченности, равнодушии, аполитичности, о том, насколько оно оболванено и оглуплено "кривыми зеркалами" и "аншлагами", развращено черными страстями в художественных и в хроникальных сериалах криминального содержания, странно было узнать, что у сериала "В круге первом" довольно приличные рейтинги. Что это медленное и невеселое повествование посмотрело много народу. Но самая большая отрада, впрочем, не в количестве зрителей сериала, а в их качестве.
У этого сериала качественная аудитория и в гражданском, и в эстетическом отношениях.
Чтобы понять это, надо принять во внимание действительно уникальные свойства и особенности предложенной нам экранизации.
Роман на бумаге редко выглядит романом на экране. Чаще - драмой. На телеэкране - многоактной драмой. Кто бы что бы ни говорил, но рамка экрана и его плоскость ограничивают художника, уплощают его. К удовольствию усредненного зрителя.
Потому писатели сильно рискуют, отдавая свои создания в руки работников кино. Может быть, еще в большей степени, когда своими руками берутся за написание сценария. Но все хорошо, что хорошо кончается.
В данном случае многим рисковал и режиссер Глеб Панфилов. Он позволил себе дерзость, которую многие его коллеги и критики сочли трусостью, - остался верным манере, что выработал много лет назад, снимая "Прошу слова" и "Тему". Она, как мы помним, состояла в спокойном, методичном вглядывании в героя, в ситуацию, в обстоятельства, в идеологические клише.
Режиссер идет от героя к герою, не стесняя себя временем и крупностью плана. В первых сериях почти встык даны две однотипные сцены-свидания - зэков Нержина и Герасимовича с женами. Уж, кажется, Галина Тюнина так сыграла тоску разлуки с родным человеком, что больнее некуда. Но затем мы видим Инну Чурикову и ее игру, не просто апеллирующую к состраданию со стороны зрителя, но душу ему переворачивающую.
Вдруг ясно понимаешь, что мужчинам этих женщин легче дается жизнь, хотя бы и подневольная. Что на воле она мучительнее, чем в клетке. И ты это понимаешь, и мужчины это сознают. И потому чувствуют себя безнадежно, безысходно виноватыми.
За оградой, в шарашке, можно увлечься делом, иногда, если повезет, чертежницей... Там возможна роскошь дружбы, там человек еще способен думать о своем достоинстве, о судьбах мира и научно-технического прогресса, противостоять интеллектуально и морально всесильной Системе. А на воле все - блеф, страх и подлость.
Пример самоотверженных подвигов жен декабристов настолько не вдохновляет, что обращение к нему вызывает недобрую усмешку.
Личные трагедии людей отягчаются трагедиями идей, споры о которых так захватывающи, что однажды ученые-зэки умудрились не заметить, как, выйдя из тюремного туалета и продолжая начатый у писсуаров теоретический диспут, оказались в современности с видом на кремлевские башни, на одной из которых алела пятиконечная звезда, а на другой отливал золотом двуглавый орел.
Такая путаница прошлого с настоящим и настоящего с прошлым в России - дело житейское. Глеб Нержин, сочиняя автобиографический роман, вдруг вроде бы ни с того ни с сего вспомнил "Золотого теленка".
На самом деле в связи с тем, что, как показалось ему, Ильф и Петров оболгали русскую интеллигенцию в лице Васисуалия Лоханкина.
Заочный спор Солженицына с Ильфом и Петровым о судьбах и участи русской интеллигенции получился почти что очным, поскольку на соседней кнопке шла новоиспеченная экранизация "Золотого теленка".
Воронья слободка
Телеэкранизация Ульяны Шилкиной оказалась в художественном отношении настолько ничтожной, что о ней можно было бы и не упоминать всуе. Но что поделаешь: тень Остапа Бендера в исполнении Олега Меньшикова потревожила до боли знакомые и любимые образы.
...Может быть, потому так и разозлила Александра Исаевича "слободка", что она ему показалась злобной карикатурой на "шарашку".
Дистанция между обоими "общежитиями" огромного размера: в одном по преимуществу - сливки общества, в другом по большей части - его отбросы. Но и там и тут примерно одни и те же поводы для житейских разводок, философских разборок, моральных терзаний... В этом и насмешка над нашими историческими страданиями и интеллектуальными исканиями. Льву Рубину приходится вмещать в голову, забитую марксистскими клише, Лубянку с ГУЛАГом. Лоханкин, которого бывший горец вместе с бывшим камергером Митричем секут мокрыми розгами под общее одобрение соседей, утешается почему-то примером Галилея.
Шарашка в какой-то степени - срез гражданского общества определенного времени. Так ведь и воронья слободка, хоть и кривое зеркало - тоже срез. И тоже - гражданского общества, опять же кривого.
Ильф и Петров, будучи советскими писателями, описали первый круг, возводимого на шестой части суши Рая. Будучи даровитыми писателями, они успели заметить, что рай этот не для свободных людей. Не для Остапа Бендера.
В "12 стульях" они вместе со своим героем от души посмеялись над нэпманской совдепией, а в "Золотом теленке" попробовали было по всем правилам соцреалистического искусства разоблачить индивидуалистическую натуру свободного художника, но ничего из этого не получилось. Слишком талантливы они были для советских писателей. Художнический инстинкт их повел в другую сторону.
Получилось все наоборот. "Большой мир" коммунистических новостроек, полетов летчика Севрюгова на Крайний Север, великих пробегов по бездорожью со временем стушевался и скукожился рядом с бессмертным Остапом Ибрагимовичем, так и не переквалифицировавшимся в управдомы.
Ну а патетический монолог турецко-подданного в туркменской пустыне о том, как он назначит себя уполномоченным пророка, взбунтует какие-либо племена, вооружит их и объявит джихад Дании, после чего въедет в Копенгаген на белом верблюде, у всех сегодня на устах.
Такая уж у нас литература, что вечно смешивает настоящее не только с прошлым, но и с будущим.
Иная экранизация вернее работает, чем самая жесткая резолюция.
***
В послесловии к телеэкранизации Наталья Дмитриевна Солженицына подчеркнула мысль автора романа: не утонув в море тоталитаризма, было бы обидно утонуть в луже рынка. Но в том и проблема, что рынок, увы, не лужа, а океан. Оттого сегодня во многих отношениях не легче. Просто грань между шарашкой и слободкой нынче почти стерлась.
...Про героев Солженицына, прошедших войну и попавших в Марфину шарашку, можно сказать, что они сражались за Родину, за Цивилизацию. Так они и сегодня этим занимаются. Они и сегодня спорят, правда, не столько друг с другом, сколько с нами, живущими в стране, где двуглавый орел соседствует с красной звездой.