06.03.2006 07:00
    Поделиться

    Сергей Лавров об уроках холодной войны

    60 лет назад Уинстон Черчилль произнес свою знаменитую Фултонскую речь

    За две недели до нее в Вашингтоне была получена знаменитая "длинная телеграмма" Дж. Кеннана, параллельно развивались иранский и турецкий кризисы, не за горами были провозглашение доктрины Трумэна, план Маршалла и многое другое. Но именно с этим выступлением бывшего премьер-министра Великобритании связывают внесение ясности в то развитие событий, которое вызревало и в итоге получило свое название - "холодная война". В нем наиболее четко была сформулирована новая парадигма международных отношений. Эта дата настолько близко отстоит от другой - 9 мая 1945 года, что их нельзя анализировать вне тесной взаимосвязи, хотя очевидно, что они символизируют две совершенно различные эпохи - различные по содержанию, взглядам на мир и саму природу международных отношений, различные по своим последствиям для европейской и мировой политики.

    Казалось бы, что сейчас, 60 лет спустя, когда даже период "после окончания холодной войны" успел обрести свою собственную историю, можно если не бесстрастно, то хотя бы в меру объективно оценить тот поворотный момент в мировом развитии. Однако истоки "холодной войны" до сих пор остаются во многом неясными. Вот почему есть необходимость разобраться в том, что же тогда произошло, как на смену прагматичной политике, связывавшей участников антигитлеровской коалиции, смогла прийти другая, конфронтационная, основанная на идеях и принципах, которые не могли не разделять.

    Убежден, что слишком многое в современной международной жизни требует критического осмысления истории "холодной войны", отказа от апологетики этого сложного явления международной жизни. Мир вновь находится на переломном этапе. И от того, к каким выводам мы придем, будет зависеть будущее планеты, каждой страны в отдельности, включая Россию. Переиграть историю нельзя, но в ней можно разобраться, чтобы попытаться не повторять ошибок. Если резкий переход от союзнической политики к идеологической конфронтации был неизбежен и оправдан, то подобная интерпретация истории будет подкреплять аналогичные подходы к проблемам в наше время. Если же "холодная война" стала аберрацией в развитии международных отношений, то эту логику можно и необходимо переломить в политике сегодняшнего дня.

    "Холодная война" по своей сути была соперничеством двух систем, возглавлявшихся СССР и США, которое имело не только политико-идеологическое, но и социально-экономическое и другие измерения. Происхождение "холодной войны" отнюдь не сводится к преобладающей в западных странах схеме: отказ СССР от сотрудничества с западными союзниками и его возвращение к "коммунистической экспансии" - ответ Запада на вызов "советской угрозы". Сползание к "холодной войне", как подтверждается архивными документами и исследованиями объективных историков, было как минимум двусторонним процессом, немалую ответственность за который несли США и Великобритания. Сделанный ими выбор, основанный на посылках, которые по большей части не оправдались, на деле инициировал создание нового биполярного миропорядка.

    Политика СССР на протяжении второй половины 40-х годов при всей ее жесткости имела во многом оборонительный и по-своему последовательный и предсказуемый характер. С учетом уроков Великой Отечественной войны она была нацелена на создание защитного пояса дружественных государств вдоль своих западных границ, получение выхода в Мировой океан и обеспечение максимальной глубины обороны по всему периметру. Нельзя также забывать, что Советский Союз, внесший решающий вклад в победу над нацистской Германией, в конце войны оказался на пределе своих возможностей. Ни с какой инициативой конфронтации со вчерашними союзниками по антигитлеровской коалиции Москва просто физически не могла выступить.

    В ходе войны США и Англия терпимо относились к геополитическим запросам СССР, признавали легитимность его интересов безопасности и придерживались курса на интеграцию СССР в западное сообщество. Победа резко изменила отношение союзников к советским интересам обеспечения собственной безопасности.

    Совместная оккупация территории Германии должна была оставаться объединяющим началом для антигитлеровской коалиции. Однако этого не произошло. В дело вступила идеология. Иначе трудно объяснить англо-американский лозунг "сдерживания" Советского Союза - стратегии, которая предусматривала не просто блокирование "экспансии Москвы", но и слом самой советской системы как конечной цели "холодной войны".

    Фактор идеологии, разумеется, не мог удовольствоваться рамками внешней политики. Взятый Западом курс на изоляцию и изматывание СССР в гонке вооружений обернулся тяжкими лишениями для советского народа и продлил жизнь сталинской системы. Условия "враждебного окружения" и постоянной угрозы безопасности страны давали основания для оправдания тотального контроля власти над обществом и экономической неэффективности системы. "Холодная война" с ее милитаризацией и конформизмом дорого обошлась и американском народу, надолго исказив национальные приоритеты и нормы демократии ради борьбы с "внешней угрозой". Локальные конфликты "холодной войны" унесли миллионы человеческих жизней.

    Советско-американское соперничество за влияние в мире было, по всей видимости, неизбежным, но оно могло принять иные, менее конфронтационные и опасные формы. Тем более что Запад имел явное преимущество над СССР по всему спектру военных, экономических, научно-технических и других компонентов мощи, а значит, и большую свободу выбора, и мог себе позволить гораздо более умеренную политику в отношении СССР. Не было ли в речи У.Черчилля чего-то от пророчества самосбывающегося типа: Советский Союз не мог угрожать Западу в то время, но по ходу "холодной войны" обрел такой потенциал? Вместо политического урегулирования разногласий, как признавал впоследствии главный автор стратегии "сдерживания" Дж.Кеннан, "от Советского Союза требовалась безоговорочная капитуляция, а он был слишком силен, чтобы ее принять".

    "После Второй мировой войны мы воспринимали сталинскую Россию как экспансионистскую и агрессивную силу и отвечали соответствующим образом, - писал об этом Г. Киссинджер. - Мы признаем, что тем самым, видимо, создали у советской стороны впечатление, что мы стремились загнать СССР в перманентно проигрышное положение. Мы также недостаточно хорошо сознавали, что потребности безопасности континентальной державы заметно отличаются от потребностей державы, окруженной, как наша, со всех сторон океанами. Наша история отсутствия иностранных вторжений с 1812 года сделала нас невосприимчивыми к проблемам страны, подвергавшейся неоднократным нашествиям". Картину дополняли демонизация соперника и черно-белое видение мира.

    Нельзя не отметить очевидную поспешность англо-американских решений о развязывании "холодной войны". Столь фундаментальные для судеб мира, они были приняты в очень узком кругу двух держав и на очень шаткой основе оказавшегося кратковременным фактора монополии на атомное оружие. Думаю, что не только с позиций сегодняшнего дня такой подход можно охарактеризовать как безответственный. Все последующее развитие событий, перипетии геополитического соперничества и гонки ядерных вооружений, когда СССР и США поочередно обгоняли друг друга, дают для такой оценки более чем достаточные основания. Но в конечном счете мир перешел к разрядке, ознаменовавшей не что иное, как признание Западом безальтернативности политики вовлечения Советского Союза. Политики, замечу, выбор в пользу которой вполне мог быть сделан и в 1945-1946 годах.

    Похоже, что крайне важным тестом для политики вовлечения был вопрос о продолжении в послевоенный период взаимовыгодных торгово-экономических и финансовых связей США с СССР. В Москве на это очень рассчитывали. Экономика могла бы оказывать стабилизирующее воздействие на политические отношения. Выдвинув набор политических условий, США фактически отказались от переговоров по советским предложениям о кредитах, которые могли бы помочь найти позитивную совместную повестку дня.

    Хотя в Москве особых иллюзий не питали, но все же надеялись, что конфронтация не обретет тотального характера. Перед лицом политики, проводившейся союзниками, Москве ничего не оставалось, как тоже встать на позицию неизбежности происшедшего, хотя и под собственным идеологическим соусом.

    История не терпит сослагательного наклонения. Но трудно не предположить, что СССР, заплативший столь ужасную цену за общую победу, плодами которой, пусть в разной мере, но воспользовались все, был готов играть по правилам и идти на компромиссы. Москва давала тому немало свидетельств. В пользу этого говорит сама последовательность событий, а их развитие в Азии по существу зависело от выбора США, продиктованного идеологическими мотивами. Ценой сотрудничества вполне могла бы быть более умеренная политика Москвы в отношении стран Центральной и Восточной Европы. Однако ощущение конфронтационного давления по всем азимутам, отсутствие взаимности и стимулов к тому, чтобы договариваться, заведомо исключали подобный вариант.

    В нежелании сделать выводы из опыта "холодной войны", честно и критически проанализировать ее последствия вижу проявление опасной интеллектуальной и психологической инерции, создающей реальную угрозу для международных отношений в наше время. Дело не в ответе на кажущийся тривиальным вопрос о том, кто победил и кто проиграл в "холодной войне". Главное, что с ее окончанием выиграли все, поскольку освободились от ее оков.

    Политика "холодной войны" сковывала ООН, став по сути альтернативой подлинно многосторонней дипломатии. Бал правили блоковая дисциплина, политическая целесообразность, интересы сохранения идеологического "лица". Убежден, что именно сейчас, после окончания "холодной войны", может быть полностью раскрыт потенциал Организации. Разумеется, требуется ее комплексная адаптация к современным условиям, на что и нацелены принятые единогласно решения "Саммита-2005". Добротная основа, включая основополагающие принципы Устава ООН, у нас есть. И если ООН удавалось служить интересам мирового сообщества в худшие времена, то тем более Организация в состоянии эффективно делать это сейчас - при наличии доброй воли всех государств.

    Сейчас никого не надо убеждать в том, что мир сталкивается с реальной угрозой межцивилизационного раскола. Его провоцируют террористы, но не только. Им на руку играют экстремисты с другой стороны, как о том более чем убедительно свидетельствует "карикатурный кризис", а также идеологизированные подходы к международным проблемам в целом. Прямые параллели с опытом "борьбы с коммунизмом", лозунги, отдающие исламофобией, и рецидивы политики двойных стандартов в области демократического развития и защиты прав человека оставляют мало места для иных толкований.

    Логика идеологизированных подходов к международным делам прямо противостоит императивам глобализации. Глобализируются не только возможности, но и угрозы. Вывод отсюда только один - эффективно противостоять новым вызовам и угрозам безопасности и устойчивому развитию можно только сообща, коллективными усилиями всего мирового сообщества. Неделимость безопасности и процветания не дает нам разумной альтернативы. В свою очередь, для этого требуется общий знаменатель, который даст нам возможность развести практическую политику, основанную на законных интересах государств, и приверженность ценностям, трактовки которых неизбежно разнятся.

    Вопрос об истоках и смысле "холодной войны" слишком важен, чтобы довольствоваться его "смутным" пониманием. Тут должно быть как можно больше ясности. И надо не закрывать архивы - без подлинных документов не прояснить остающиеся вопросы. Россия готова к совместным исследованиям на сбалансированной основе - без выборочного подхода к истории (а эти попытки предпринимались и тогда, на заре "холодной войны"), ее событиям, фактам и явлениям. Призываем к этому своих международных партнеров, прежде всего бывших союзников по антигитлеровской коалиции.

    Новые условия диктуют и новую формулу лидерства в современном мире. В России убеждены, что выбор должен быть сделан в пользу ответственного лидерства в целях формирования единых подходов со всеми другими ведущими державами. Сейчас это возможно: политическая воля к этому в международном сообществе есть. Нашей общей сверхзадачей должно стать укрепление многосторонних, коллективных начал в мировой политике.

    У "холодной войны" есть общие для всех уроки. Это губительность комплекса непогрешимости и стремления к осчастливливанию других народов против их воли, опасность милитаризации международных отношений и искушение полагаться на военно-силовые методы решения проблем вместо их политико-дипломатического урегулирования.

    Россия, решительно шагнув из "холодной войны", перестала быть идеологизированным, имперским государством. Эта эмансипация российских сил и ресурсов может быть только плодотворной для интересов Европы и всего мира. Россия обрела свободу вести себя сообразно своему историческому предназначению, то есть быть самою собой, а значит, в полной мере вносить свой вклад в общее дело поддержания международной стабильности и межцивилизационного согласия на критически важном этапе формирования новой архитектуры международных отношений.

    Нынешняя ситуация в мире при всех ее вызовах в корне отличается от периода "холодной войны". Несмотря на рецидивы старых подходов, все же растет понимание общности стоящих перед всеми странами задач. Россия, США и другие ведущие государства тесно взаимодействуют по широкому спектру проблем, включая борьбу с терроризмом и распространением ОМУ, в двустороннем и многостороннем форматах, в том числе в Совете Безопасности ООН, "восьмерке", Совете Россия - НАТО. Между нами развиваются многообразные торгово-экономические, инвестиционные связи, закладывая тем самым объективный фундамент взаимозависимости и взаимозаинтересованности, которого так не хватало раньше. Мы сообща решаем проблемы глобальной энергетической безопасности, защиты здоровья людей от эпидемий, обеспечения доступа к современному образованию. Совместное осмысление нашего общего прошлого только укрепит взаимное понимание и доверие, позволит окончательно преодолеть в мировой политике наследие "холодной войны".

    Поделиться