Поделиться
По жанру это, я бы сказал, триллероватая комедия, но жанр у Альмодовара - всегда понятие условное. Потому что этот режиссер сам себе устанавливает законы, он сам себе жанр, позывные которого узнаешь с первого кадра.
Первые кадры "Возвращения" - деловитый субботник на кладбище под лучезарную старую шансонетку: женщины хлопотливо протирают надгробия и позолоту букв. В темпераменте, с которым все сыграно, есть что-то итальянское, что-то от походки Софи Лорен, которую так органически усвоила Пенелопа Крус в роли пуленепробиваемой Раймунды. Что-то от безумств Анны Маньяни, о которой, наверное, не случайно напоминает нам режиссер, процитировав ее бессмертный фильм "Самая красивая". Как всегда у Альмодовара, идет сплошная катавасия, где перемешаны родители Раймунды, сгоревшие в одной постели, так и не узнав о пожаре, и ее дочка в трудном возрасте, и подпольная парикмахерская, и киногруппа, снимающая неведомый фильм, и мама-хиппи, вернувшаяся с того света, чтобы замолить грехи. Как всегда у Альмодовара, ситуации душераздирающи: у одной героини труп мужа в морозильнике, у другой - призрак мамы зовет из багажника. При этом картина необыкновенно смешная и обладает способностью зажечь в душе свет. Зрители хохочут, когда призрак мамы, таясь от посторонних, выдает себя за русскую ("Она выглядит совершенно как русская топ-модель!" - это камешек в наш огород, но какой добродушный!). При этом режиссер в мистику играет только самую малость - подпускает, скажем, потусторонней музыки в лейтмотивных сценах с призрачными ветряными мельницами (алаверды к Сервантесу). Но слишком этим не балуется - призрак у него можно даже обнять, не рискуя ухватить пустоту. Это, впрочем, потом получит свое объяснение, но я не могу пересказом лишать читателей удовольствия все это пройти самим.
Призрак мамы играет невероятная Кармен Маура, с которой Альмодовар вместе начинал подниматься к славе, и теперь, в своей 16-й картине, к ней вернулся. Он вообще вернулся в среду своих любимых женщин - мужчины здесь играют в эпизодах роли ленивых и похотливых гадов.
В предыдущей картине "Дурное воспитание" Альмодовар расквитался с призраками своей юности - с тенями сластолюбивых попов, охочих до мальчиков. Это была картина очень личная, но запутанная, как любой акт мести, и мрачная, как выпущенный на свободу демон. В "Возвращении" отчетливо понимаешь, что и почему любит этот уникально одаренный режиссер, один из немногих в мире, кому удалось создать свой кинематограф. Он выращивает свои картины из самого себя прежде всего на эмоциональном уровне, поэтому они кажутся такими беззащитными и всегда неровными. Дерево ровным не бывает - иначе это уже столб.
В Канне фильм вызвал самый горячий за все эти дни прием, долгую овацию и восторженные рецензии. Он сразу вырвался в лидеры рейтингов, имея 3,4 балла из четырех возможных: оценки либо "хорошо", либо "великолепно". Я думаю, что если жюри не зациклится, как это бывает, на формальном новаторстве, "Возвращение" и его актрисы должны быть отмечены. А теперь мне надо умолкнуть, потому что Альмодовар сам рассказал здесь о своей новой работе, и пропустить этот рассказ так же непростительно, как пропустить этот фильм.
| из первых уст |
Педро Альмодовар,
режиссер:
- Когда я писал сценарий и снимал картину, моя мать постоянно была где-то близко. Я не знаю, хорош ли вышел фильм, но уверен, что все хорошее в нем идет от нее.
У меня есть впечатление, и я надеюсь, оно не преходяще, что мне удалось собрать в одну субстанцию все распавшееся, что причиняло мне много боли и волновало меня всю жизнь. Я бы даже сказал: перемалывало все мое существование, чересчур его драматизируя. Имя этой субстанции - смерть. Необязательно моя или тех, кого я люблю. Смерть как безжалостное исчезновение всего живого. Я ее никогда не понимал и не принимал, и постоянно ускоряющийся бег времени повергал меня в стресс.
А главное, что в "Возвращении" возвращается, - это призрак матери, который явился дочери. В моей деревне такие вещи случаются, и я вырос в окружении подобных историй, хотя в призраки не верю. Верю только когда это случается с другими людьми или в выдумках. И вот эта выдумка в моем фильме вселяет в меня то спокойствие, какого я не испытывал очень давно.
Слово "спокойствие" для меня означает - тайну. Я никогда не был спокойным человеком. Моя врожденная неугомонность в сочетании с возрастающей неудовлетворенностью обычно становилась стимулом к работе. Но в последние годы моя жизнь стала постепенно разъедаться страшным волнением. Это волнение губительно и для жизни, и для работы, ведь чтобы снимать фильм, спокойствие даже важнее таланта. Это не значит, что я стал в меньшей степени перфекционистом. Но я уверен, что с "Возвращением" я в какой-то степени восстанавливаю свое спокойствие - понятие, за которым следует масса других не менее важных понятий.
У меня есть ощущение, что при помощи этой картины я преодолел скорбный период моей жизни, потому что нуждался в такой безболезненной скорби. Я заполнил вакуум, попрощался с чем-то, с чем не мог расстаться до сих пор, - с моей юностью. В этом нет ничего мистического, и моя мать мне не являлась, хотя, как я уже сказал, я чувствовал ее присутствие яснее, чем всегда.
"Возвращение" - дань обрядам, которые исповедуют люди моей деревни в их отношении к смерти и к мертвым. Мертвые здесь никогда не умирают. Я всегда восхищался и завидовал естественности, с какой мои соседи говорили о мертвых, берегли память о них и заботились о могилах, пока сами не найдут упокоение. У меня есть оптимистическое ощущение, что я теперь обогащен этим знанием и оно останется со мной.
Повторяю, я никогда не принимал смерть, не понимал ее. И вот впервые я могу смотреть на нее без страха, хотя по-прежнему ее не понимаю и не принимаю. Но я начинаю проникаться мыслью, что она существует. Хотя я неверующий человек, я попытался вернуть с того света героиню Кармен Мауры и позволил ей поговорить о рае, аде и чистилище. Я не первый открываю, что "тот свет" - здесь, с нами. Тот свет и есть наш свет. Мы сами - ад, рай и чистилище, все это внутри нас. Сартр описал это лучше меня...