Чуть ли не единственным критерием свободы слова мы почему-то считаем форму собственности того или иного СМИ: государственная - это плохо, это беспрекословное подчинение власти, а частная - это хорошо, это гораздо меньшая степень зависимости - только от акционера, интересы которого далеко не всегда совпадают с интересами власти.
В связи с этим - небольшое напоминание нашего недавнего прошлого. Появление на свет, еще в советские времена, российских (именно российских) средств массовой информации стало результатом политического противостояния центральной власти, не освободившейся от атрибутов тоталитаризма, и "демократических" сил, сумевших через своего лидера Бориса Ельцина овладеть властными институтами тогдашней РСФСР. Кавычки вокруг слова "демократические" отнюдь не означают пренебрежительного или уничижительного отношения к людям, вырвавшим страну из тоталитаризма. Просто сам термин был приложен к весьма разнородным по своим идеологическим установкам деятелям. Как показали дальнейшие события, в этом конгломерате временными соратниками оказались представители практически всего политического спектра - от крайне правых и либералов до левого фланга, исключая разве что ортодоксальных коммунистов, и демократами они называли себя (а потом - их обзывали) только в силу их оппозиционности тоталитарному правлению. Сформированное в ту пору республиканское правительство соответственно было столь же эклектичным по своему составу.
Но ведь именно оно сформировало свои СМИ - телеканал РТР, "Радио России", информационное агентство РИА "Новости", "Российскую газету". При этом государственная принадлежность (все они учреждены тогдашним правительством РСФСР) не ставила ни у кого под сомнение их демократическую (вернее сказать, антикоммунистическую) направленность этих электронных и печатных изданий. Таким образом, еще до августа 1991 года нарождавшийся плюрализм мнений, политическая борьба обеспечивались исключительно государственными СМИ, служившими интересам разных центров власти внутри одного государства. Сопоставлялись, сравнивались не формы собственности (частных СМИ в ту пору практически и не существовало), а политические и идеологические ориентиры, под которые подбирались как главные редакторы, так и журналистские команды.
Вы хотите противоположный пример? Пожалуйста. Сегодня действительно процентная доля государственных СМИ ниже доли частных. Стало ли от этого журналистское слово более свободным? И может ли оно быть более свободным, если в отношениях бизнеса и власти (как федеральной, так и региональной) первый занесен в категорию "обслуживающего персонала". Медийный же бизнес пребывает в еще худшем состоянии, поскольку просто не может выжить за счет собственных усилий и нуждается в "подкормке сверху". Достаточно вспомнить свежую коррупционную историю с волгоградским мэром, в расходной книге которого фигурировала графа "подкуп СМИ". На федеральном уровне средствам массовой информации приходится отдаваться крупному бизнесу (будь то государственный или частный), который таким образом демонстрирует свою лояльность власти. И от того, что крупный и авторитетный издательский дом, находившийся в руках беглого олигарха, а сейчас в собственности его грузинского коллеги, перейдет, по имеющейся информации, к другому олигарху - Роману Абрамовичу, не попавшему еще в разряд опальных, вряд ли выиграет пресловутая свобода слова.
Так что сама по себе форма собственности не предопределяет ангажированности средств массовой информации. Проблема не в том, кому принадлежит то или иное СМИ, а в политическом, экономическом, общественном и культурном контексте, в котором оно существует.
Поговорим в этой связи и о зарубежном опыте, на который у нас любят ссылаться при каждом удобном (вернее, неудобном) случае. В Соединенных Штатах государство вообще предпочитает не присутствовать на рынке СМИ. В Западной Европе оно в основном ограничивает свое участие лишь электронными СМИ (телевидение, радио, информ-
агентства). Почему так происходит - тема другого разговора. Вкратце можно сказать только, что к этому побуждает политическая система западных демократий, предполагающая чередование у власти различных политических сил, которые не могут позволить себе "зачистку" медийного поля, где каждая из них по истечении мандата, выданного избирателями, может сама оказаться в роли оппозиции. Как следствие, практически исчезли издания в форме "партийного органа".
Интересен в этом смысле опыт таких стран, как Дания и Швеция. В первой из них долгие годы существовала "система четырех газет", которая соответствовала политической системе, основанной на четырех политических партиях. Теперь в этой стране три газеты, которые называют "газетами-омнибусами", потому что ими могут в равной степени пользоваться все. На печать здесь перестали смотреть как на инструмент политики, это скорее предмет бизнеса. А журналистика, по крайней мере, независима от политических партий, независимо от их положения - во власти или в оппозиции.
В Швеции пресса совсем иная: она политизирована, почти все газеты, хотя они в основном и не принадлежат партиям, имеют определенную ориентацию - либеральную, социал-демократическую или консервативную. В любом случае они предлагают читателям некий идейный выбор. Как, впрочем, и электронные СМИ, которые нигде в мире не отягощены практикой "партийности" и легче поддаются политической переориентации при переходе власти из одних рук в другие: достаточно, как показывает опыт тех же западных стран, сменить руководство теле- или радиоканала, чтобы обеспечить его лояльность новой власти. Хотя и эта лояльность ограничена законами и нормами, обеспечивающими более-менее равный доступ политических сил к теле- и радиоэфиру, к газетной полосе. Цель-то простая: дать избирателям возможность выбора, обществу - реальную картину дел в стране, власти - состояние умов и восприятия ее, власти, поступков и слов. И для этой цели действительно хороши все средства, в том числе и в первую очередь - средства массовой информации, объем политического содержания которых равномерно распределен между партиями, между властью и оппозицией...