Поделиться
В советские времена литературные начальники делали вид, что писателя Сергея Довлатова не существует. Что не удивительно: говоря словами персонажа его "Заповедника": "Парень далеко зашел. Сотрудничает в этом... ну... "Континентале". Типа радио "Свобода"... Литературным власовцем заделался не хуже Солженицына. Да еще и загудел по-черному с Валерой-мудозвоном..."
Странно другое: в "Комедии строгого режима", снятой в 1992 году по мотивам довлатовской "Зоны", фамилия автора не упоминается. Продолжение несправедливости?
И смех и грех
В повести "Заповедник" Довлатов, напялив на себя прозрачную маску Бориса Алиханова (то же имя носит явно автобиографический герой "Зоны"), описывает время работы экскурсоводом в пушкинском заповеднике Михайловское. Вся повесть, начиная с первых же строк, вызывает неудержимый смех.
"В двенадцать подъехали к Луге. Остановились на вокзальной площади. Девушка-экскурсовод сменила возвышенный тон на более земной:
- Там налево есть одно местечко...
Мой сосед заинтересованно приподнялся:
- В смысле - уборная?
Всю дорогу он изводил меня: "Отбеливающее средство из шести букв?.. Вымирающее парнокопытное? Австрийский горнолыжник?..."
Экспозиция, так сказать, заканчивается тем, что измученный похмельем герой "освежается" в станционном буфете и наконец прибывает в Пушкинские Горы. Смешны его диалоги с сотрудницами экскурсионного бюро, с непередаваемым юмором описывает Довлатов Михаила Ивановича, в доме которого он поместился на время службы, своих коллег-экскурсоводов Володю Митрофанова и Стасика Потоцкого. Но параллельно идут вполне серьезные раздумья довлатовского героя о своей творческой судьбе:
"Человек двадцать лет пишет рассказы. Убежден, что с некоторыми основаниями взялся за дело. Люди, которым он доверяет, готовы это засвидетельствовать.
Тебя не публикуют, не издают. Не принимают в свою компанию. В свою бандитскую шайку. Но разве об этом ты мечтал, бормоча первые строчки?"
Автор документального фильма "Остановка на местности. Сергей Довлатов" Сергей Гуреев построил свою картину в форме рассказа о времени, которое будущий знаменитый писатель провел в пушкинском заповеднике. И сосредоточил внимание на том кризисе, который в ту пору переживал Довлатов.
Мораль сей басни
"Я начал писать рассказы в шестидесятом году, - вспоминал Довлатов. - В самый разгар хрущевской оттепели. Я мечтал опубликоваться в журнале "Юность". Или в "Новом мире". Или на худой конец - в "Авроре". Я завалил редакции своими произведениями. И получил не менее ста отказов".
Это сегодня, когда Довлатов уверенно занял свое место в пантеоне выдающихся российских авторов конца двадцатого столетия, странно читать, что его рассказы годами пылились в редакторских столах. "Довлатов рвется в официальную литературу с парадного подъезда, - объяснил позднее суть происходившего его исследователь Игорь Сухих, - пытается зацепиться хотя бы за первую ступеньку, но система безошибочно распознает в нем чужака и отбрасывает в сторону". Иногда он получал вместо лаконичных сухих отказов доброжелательные внутренние рецензии, вроде той, что написала Инна Соловьева из "Нового мира".
"Эти небольшие рассказы читаешь с каким-то двойным интересом. Интерес вызывает личная авторская нота, тот характер отношения к жизни, в котором преобладает стыд. Беспощадный дар наблюдательности вооружает писателя сильным биноклем. Программным видится у автора демонстративный, чуть заносчивый отказ от выводов, от морали". Вот это-то и есть суть необычайной привлекательности произведений Довлатова: никакой назидательности! Его герои - циники и выпивохи, опустившиеся творческие личности и люмпен-интеллигенты - не вызывают осуждения автора. Как и любимый им Пушкин, Довлатов "добру и злу внимает равнодушно". Но это никак не годилось в качестве пропуска в советскую литературу. И Довлатов уезжает в Америку. "Я уехал, чтобы стать писателем. Если бы меня печатали в России, я бы не уехал".
На пару с Набоковым
Историю создания "Зоны" Довлатов рассказал в предваряющем повесть письме издателю, но, похоже, по обыкновению слегка слукавил. "Это - своего рода дневник, хаотические записки, комплект неорганизованных материалов". На самом деле самостоятельные эпизоды, составляющие каркас повести, "смонтированы" очень органично, в довлатовском "хаосе" совершенно отчетливо видны логика и смысл. Казалось бы, лагерная тема исчерпана произведениями Солженицына, Шаламова и других писателей. Довлатов зорким своим оком подметил ужасающее сходство обитающих по обе стороны колючей проволоки. И рассказал не самые чудовищные случаи, а, напротив, комические. Вроде постановки спектакля о вожде мирового пролетариата.
"Надвигаются Октябрьские праздники, - сказал замполит. - Вчера мы начали репетировать одноактную пьесу "Кремлевские звезды". Пьеса идейно зрелая, рекомендована культурным сектором УВД. Действующих лиц - четыре. Ленин, Дзержинский, чекист Тимофей и его невеста Полина. Ленина играет вор с ропчинской пересылки. Потомственный щипач в законе. В роли Дзержинского - Цуриков, по кличке Мотыль. По делу у него совращение малолетних. В роли Тимофея - Геша, придурок из санчасти. В роли Полины - Томка Лебедева из АХЧ. Короче, публика та еще..."
Конечно же, кинематографисты не могли пройти мимо такого великолепного сюжета: Ленина и его соратников играют уголовники! Картина, правда, развила тему перевоплощения: "артисты" так вошли в образы, что Ленин пишет на нарах "Апрельские тезисы", а Дзержинский требует разоблачения оборотней в погонах. Надо ли говорить, какой успех имела "Комедия строгого режима"!
Улыбнулась фортуна и Сергею Довлатову. В Америке он стал процветающим автором. Его прозу переводили на английский язык, его вещи публиковал престижный журнал "Нью-Йоркер". Утверждают, что Довлатов стал вторым русским писателем после Набокова, удостоившимся такой чести.
Цепь случайностей
Довлатов то ли шутя, то ли всерьез утверждал, что его жизнь - цепь хорошо организованных случайностей. В "Соло на ундервуде" писатель рассказывает, что его, новорожденного младенца, видел сам Андрей Платонов! Было это, если верить мистификатору Довлатову, в Уфе в октябре 1941 года, где его родители (и великий писатель) оказались в эвакуации. Платонов сказал матери Сергея: "Я бы хотел ущипнуть этого мальчишку..."
Вылетев из университета, Довлатов оказался конвойным Внутренних войск, что дало бесценный материал для его будущей прозы. После армии стал "прогрессивным молодым писателем", то есть литератором, чьи сочинения не печатают. Много работал журналистом: "Мне казалось в ту пору, что журналистика сродни литературе".
В эмиграции редактировал русскую газету "Новый американец". Умер в Нью-Йорке, чуть-чуть не дожив до 50. И до своей славы на родине.