Как минимум семь последних из них - благодаря жене, тащившей его из могилы всеми возможными способами... "Благодаря Нине я живу, - не уставал повторять Леонид Филатов при каждом удобном случае. - Первая жена не стала бы со мной так нянчиться, поэтому провидение меня и передало в руки Нины. Откровенно говоря, я не ожидал от нее такого подвига. Красивые актрисы обычно взбалмошные и беспечные, и случись что со мной, я считал, она не стала бы возиться. Но произошло все наоборот. Нина оказалась решительной женщиной. Она единственная взяла на себя ответственность за операцию, которую врачи не решались делать. А до этого на протяжении нескольких лет каждые два часа просыпалась ночью. Чтобы перевернуть меня с боку на бок. Не проснись она хотя бы раз... Но она принесла мне счастье".
К тому моменту, когда он впервые увидел ее - Нину Шацкую, ведущую актрису Театра на Таганке, она по театральным меркам была звездой, а он - молодым актером с провинциальными комплексами и замашками. "Когда мне сказали, что она замужем за Валерием Золотухиным, я просто воспринял это как несчастный случай", - рассказывал Филатов. Какое-то время он только ходил и украдкой смотрел на предмет своего восхищения, поначалу избегая встреч. Потом таки решившись обсудить какую-то ерунду. Далее - переживая девятилетний тайный роман и театральные суды-пересуды. Ведь одно дело расставаться на каком-нибудь заводе, где от цеха до цеха - километры станков, и совсем другое - в театре, на замкнутом пятачке, где каждый чих и каждая лишняя эмоция не по роли обрастает чудовищными подробностями с шекспировскими страстями. А ведь на Таганке работали как бывший муж Шацкой, так и первая жена Филатова. И с ними долго еще потом приходилось и видеться каждый день, и здороваться, и даже друг другу улыбаться...
Итак, Нина Шацкая была и известнее Леонида Филатова, и старше. Но ему не суждено было увидеть ее старой.
Таганка казалась для него "самым счастливым местом во всей нашей несчастной стране". Все беды этого театра он воспринимал как свою личную трагедию. Фильм "Сукины дети" - о событиях в тех родных для него стенах - Филатов снял за двадцать четыре дня. Буквально на выдохе. Параллельно перенеся микроинсульт на ногах. "Я живу быстро. Для меня самое большое мучение, когда вижу, как впустую тратятся минуты", - объяснял он столь бешеный ритм во время своего кинорежиссерского дебюта. После ему следовало бы отдохнуть и отлежаться - ну хотя бы чуть-чуть. Но такой сценарий был не для Филатова, - он уже летел в Париж, где его ждал новый проект - фильм "Свобода или смерть" (с рабочим вариантом названия "Любовные похождения Толика Парамонова"). Филатов исполнял в нем две главные роли - режиссера картины и этого Толика Парамонова, типичного представителя интеллигенции, героя "нашего нового времени", который не грезил западом, так как дома уже стал чувствовать себя гораздо комфортнее. Когда Филатов прилетел в Париж, где проходили съемки, его шатало. Французы за его спиной спрашивали у киногруппы: "Это ваш режиссер? Он что - пьет?" Но Филатов все пропускал мимо ушей. В том числе и настойчивые просьбы врачей хоть ненадолго остановиться, подлечиться...
Фильм так и остался незавершенным.
А его последний несыгранный герой - Толик - так и не поставил точку, не определил новую эру в старой теме о взаимоотношениях интеллигенции и власти, про которую Филатов даже когда-то написал статью "Скромное обаяние интеллигенции". Там он очень иронично и скептично описывал походы культурных деятелей по начальственным кабинетам во спасение духовного богатства страны: "Помогите. Культура погибает". - "Ну какая культура у вас погибает? Чехов у вас погибает? Гоголь? Вон они стоят - на полочке. А ваша культура погибает - черт с вами, у нас другая нарождается"...
Филатов не любил ни бесполезную и унизительную "торговлю" лицом на начальственных коврах, ни ставших чуть позже популярными и очень выгодными для "завязывания контактов" походов на праздные тусовки, хотя именно там многие налаживали деловые связи и находили поддержку своим театральным и кинопроектам.
Деньги он вообще, по легендам, презирал и потому тратил с невероятной легкостью. Оправдание себе находя в русской ментальности: "В России никогда деньги не были главными. Поэтому и в русской литературе нет почти страстей из-за денег, а где они есть, там обязательно появится Настасья Филипповна, которая возьмет да и швырнет их в огонь"...
Его отдельным бесценным личным вкладом не в нашу культуру - в нашу жизнь - стала передача "Чтобы помнили". Он сам уже сильно болел. Но всегда находил нужные слова, и с невероятным тактом рассказывал о забытых актерских судьбах. На фоне больничной стены, после уколов анестезии - ведь многие программы снимались прямо в клинике... Однажды только позволив себе замечание по поводу: "Исповедовать вдов и бродить по кладбищам - не лучший способ собственного бытия. То, что это так аукнется в моей личной судьбе, доведет буквально до грани жизни и смерти, я, конечно же, предположить не мог".
Его блестящее литературное наследие - можно сказать, послесловие к его актерскому. "Занятия за письменным столом не требуют такого напряжения, как сцена, - рассказывал Филатов. - Литературной деятельностью я вынужден заниматься, потому что нет сил на актерскую. Комедию "Лисистрата" я написал в ожидании операции, когда лежал с искусственной почкой. "Сказ про Федота стрельца" - в ожидании интересной роли"...
Инсульт, путешествия из одной больницы в другую, удаление почек, пересадка донорского органа, невероятное мужество, с которыми он все это пережил и, хотелось было верить, преодолел. А в ноябре 2003-го - внезапная простуда, двустороннее воспаление легких - и, так странно, - смерть? Вот именно что с вопросительным знаком.
"У всех проблемы. Всем сегодня плохо. Такие государство и эпоха. Но что же будет, если от тоски мы все начнем отбрасывать коньки?" - написал он, говорят, чуть ли не на каталке по дороге в операционную.
Он показательно умирал в "Забытой мелодии для флейты". И быстро жил. Не признавая ни малейших компромиссов в работе. Он был убежден, что с возрастом человек становится не мудрее, а слабее. Если это так, то он умер очень, очень сильным.