Российская газета | Виктор Семенович, наш народ всегда хотел иметь перед собой ясные цели. Но на протяжении последних нескольких лет чувствовалась неопределенность, которая угнетала, - кто мы, Восток, Запад, куда идем, что строим, на каком этапе находимся? Сейчас широко обсуждается новый ориентир - суверенная демократия. А вопросы все равно остаются.
Виктор Плескачевский | Во всех странах с переходной экономикой и обязательно при смене политического цикла естественны разговоры о национальной идее, об особенностях развития, о самоидентификации - политической, экономической или какой-то еще. Это естественный процесс, и очень позитивный. Полезно пытаться определить свое местоположение в пространстве и во времени, уточнить направления развития в разных сферах - в экономике, в политике, в межгосударственных отношениях и так далее. Сейчас предложена к обсуждению парадигма суверенной демократии как вектор национального самосовершенствования и развития.
РГ | Но речь идет, насколько я понимаю, о политике. В экономике вектор как раз направлен в сторону глобализации, стандартизации, то есть к стиранию индивидуальных признаков.
Плескачевский | Не совсем так. Глобализация не абсолютна, и как механизм снижения издержек через универсализацию базовых институтов всегда уравновешена принципом экономической демократии, который обеспечивает необходимую вариабельность, изменчивость, а значит, и лучшую адаптацию экономических субъектов в неопределенности рынка. Как пример: в Евросоюзе идет очень интересный процесс гармонизации права, выработки наднациональных рекомендаций по совершенствованию национальных правовых систем. Но никому в голову не приходит предложить Германии перестроить свою правовую систему на манер английской, или наоборот. При внимательном рассмотрении оказывается, что суверенная демократия, как принцип, не только интересна в политике, но и абсолютна в любой рыночной экономике. Это вообще основной принцип Рынка. Принцип независимости каждого субъекта в своем интересе, но равного перед Законом. Обратите внимание на отношения в корпорации. Корпорация - это модель демократичной суверенности - независимость интереса каждого акционера и одновременно условное равенство-неравенство в соответствии с Законом и Уставом.
РГ | Вы сказали об особенностях рыночных моделей.
Плескачевский | Модели корпоративных отношений в разных странах имеют специфические различия. Например, американская - сильно децентрализована, контрольный пакет может быть 7-10 процентов; немецкая - основные акционеры - банки и крупные пакеты; южно-корейская - еще большая концентрация капитала, а сами корпорации, по сути, отраслевые монополии (чеболи).
РГ | А российская модель существует?
Плескачевский | Российская модель - самая молодая, неопределенная, недостроенная, и контрольный пакет в 75 процентов не гарантирует прав собственности. Именно поэтому принцип суверенности, на мой взгляд, необходим при обсуждении направлений совершенствования корпоративных отношений в России, с учетом степени ее уникальности, специфичности. Фантазии наших оппонентов хватает только на предложения простого копирования чужих достижений без учета того, что корпоративные отношения регулируются на 80 процентов обычаями делового оборота, а значит, связаны с менталитетом, уровнем развития экономических отношений.
РГ | В чем же, по-вашему, специфичность России и как она влияет на направление и скорость экономических преобразований?
Плескачевский | Формат вашей газеты не позволяет перечислить все, что важно. Я скажу лишь об основных, каждый образованный человек остальное назовет сам, и сам же оценит влияние этих особенностей на темпы и тренды реформаций. Например, нас часто критикуют на Западе за якобы невысокую скорость реформирования по сравнению со странами Восточной Европы. Я готов доказать, что быстрее, чем в России, реформы нигде и никогда не шли. И скорее всего, этот рекорд никогда не будет побит. Чтобы понять этот парадокс, нужно для начала признать, что скорость преобразований как минимум зависит от готовности населения понять их и поддержать. Возможно, наши критики с Запада не знают, что в Восточной Европе общенародная собственность на землю была всего 40 лет, то есть сохранились не только основные рыночные институты (поземельная книга - Кадастр), но и живы еще те, кто родился в прошлой, рыночной стране. А в России за 80 лет сменилось несколько поколений, не знающих, что такое собственность и что такое свобода. И ныне живущее поколение после 15 лет рыночных реформ по-прежнему не может понять, в чем разница между землей, как "основой жизнедеятельности народов, ее населяющих", то есть Родиной-матерью и земельным участком как объектом гражданского оборота. 80% граждан России в принципе возражают против купли-продажи земли, потому что Родину не продают и тем более не сдают в аренду. Увы, это очень существенный фактор торможения реформ. Я надеюсь, что, поняв это, можно будет точнее ставить оценки нашим темпам экономических преобразований и точнее выбирать сравнения. При необходимости для специалистов и "специалистов" могу сравнить особенности реформирования земельных отношений в восточных землях Германии, в России, в Казахстане. И объяснить, почему операция залога недвижимости по кредиту в Казахстане занимает дни, а в России - месяцы.
РГ | И все же, с кем нас можно сравнивать?
Плескачевский | Уж если нас с кем-то нужно сравнивать, то скорее с Чили, Индией, Китаем, но ни в коем случае не со странами Восточной Европы.
Россия сейчас ищет свои варианты. И мне кажется, что смещение парадигмы суверенной демократии в экономику будет очень полезным, потому что это дает некую общую формулу построения наших внутренних законов.
РГ | Неужели все наши особенности, дающие основания говорить о суверенной демократии не только в политике, но и в экономике, со знаком "минус"?
Плескачевский | Категорически утверждать "минус" это или "плюс", говоря об индивидуальных признаках страны, нельзя. Их просто надо признать. Надо признать, что мы, без сомнения, были самой образованной нацией. Поэтому технократическая культура, интеллектуальная составляющая нашего общества выше, чем во многих других странах, где, допустим, не было обязательного среднего образования.
Все вместе - и определенно социально устроенный менталитет, сформированный несколькими поколениями, и высокий уровень технократической культуры, - создает любопытную композицию, которую можно рассматривать как ресурс для развития. Ну, скажем, финансовый рынок России - он весь построен не финансистами и не экономистами. Это сейчас пришли экономисты - я имею в виду профессиональных экономистов - и не дают ему развиваться. Кстати, по моему глубокому убеждению, в социалистической экономике системных экономистов, за исключением отдельных конкретных личностей, не было и не могло быть. К счастью, я тоже принадлежу к той части технократов, которые в результате бурного начала девяностых годов прошлого века оказались в экономике и в последующем - в финансовой сфере. Мы не были связаны с догмами социалистической экономики. Мы не знали, что такое политэкономия, кроме как в рамках краткого вузовского курса. Мы мыслили очень свободно в вопросах построения моделей. К сожалению, некоторые - слишком свободно. И не только мыслили, но и действовали. И поэтому появились финансовые пирамиды. Но огромное число финансистов, известных на сегодняшний день, сохранили незапятнанную репутацию. Таким образом, у нас появились уникальные институты. Например: безналичная ценная бумага. В результате сегодня в Германии депозитарий - это подвалы с бетонными стенами, а в России - компьютер. Благодаря технократически устроенному интеллекту, мы могли анализировать тенденции в мире, выбирать наилучшие, смотреть на возможность "привязки" к России и строить эти модели в нашей стране. И если далеко не все такие модели у нас до конца реализованы, то это по причине не до конца образованных чиновников - у них нет свободы мышления, они не знают, что такое Теория Решения Изобретательских Задач, не умеют принимать нестандартные решения в стандартных ситуациях.
РГ | Мы до сих пор говорили о суверенном. А как же с демократией в нынешней российской экономике?
Плескачевский | Экономическая демократия - это и есть суверенная демократия. Но если говорить о демократии в чистом виде применительно к экономическому устройству, то, боюсь, что ее значение, у нас иногда преувеличивают.
Скажем, некоторые наши "правые" утверждают, что инвестиционная привлекательность страны связана с демократичностью устройства. Но это абсолютная глупость. Для того чтобы понять упрощенную "ценность" этого основополагающего тезиса "правых", достаточно посмотреть на Саудовскую Аравию, на Китай и на Сингапур. Абсолютная инвестиционная привлекательность - и никакого демократического устройства. И потому требуется уточнение - именно стабильность экономического положения является главным фактором инвестиционной привлекательности. Тогда становится понятно, почему несогласие многих стран с позицией России в международных отношениях не снижает ее инвестиционной привлекательности - капитал сюда идет. Инвесторы поверили в неуклонность и либеральную направленность наших экономических реформ.
Или другой пример. Можем ли мы сегодня при нашей - с особенностями - демократии использовать для решения экономической проблемы такой абсолютный институт демократии, как референдум? Скажем, обратиться к народу с вопросами по поводу приватизации и продажи земли? На фоне того, что в России, как я уже говорил, 70 процентов населения не поддержало итогов приватизации, а 80 процентов против продажи земли, можно представить последствия такого референдума. Но я хочу сделать еще один экскурс в политику. Как известно, основу демократии, хотя и суверенной (впрочем, суверенной - в первую очередь), составляют право, закон, общий для всех. Один из главных принципов демократического права - разрешено все, что не запрещено. Но в рамках нашей экономики этот принцип нельзя использовать. Приведу один пример: нигде в мире не закреплено законом, что только собственник имеет право принимать решения о выпуске акций предприятий. Никто, нигде, никогда не оспаривал этот тезис. Впервые в истории этот тезис был оспорен в современной России. Не так давно, в конкретном деле по Ленинградскому металлическому заводу. Арбитражный управляющий принял решение о выпуске ценных бумаг - "не запрещено, значит, можно". И что бы вы думали - арбитражный суд признал за ним это право. В итоге родилась совершенно идиотская модель, над которой хохотал весь мир (мы уже исправили эту ситуацию). В соответствии с этой моделью арбитражный управляющий, выступая как бы от имени должника, мог выпускать любое количество акций в целях погашения задолженности предприятия. Последствия? Собственника "кидают" - извините за простоту выражения, размывается капитал, происходит захват предприятия. Вот почему мы считаем, что в России требование к детализации права выше, чем в любой другой стране с развитой экономикой. В противном случае, наши изобретательные головы изобретут такое, что на Западе, с его формировавшимися веками "обычаями делового оборота", никому и не снилось.
Нам не то чтобы не нужны стандарты права Европы, они нам могут быть опасны. Настоящие эксперты, и на Западе - тоже, поймут и согласятся, что простая компиляция - не только удел двоечников, не только сдерживает обобщение (а значит, и развитие), но и просто опасна непредсказуемостью последствий применения в иных социально-экономических условиях.