Фотовыставка "Лиля Брик. Femme fatale"

Лиля Брик (до замужества Лиля Каган) довольно рано поняла, что собственными талантами ей прославиться не удастся. Она пыталась заниматься скульптурой в одной мюнхенской частной студии, но перспектива получить профессиональный ревматизм отвратила ее от этого творчества. Пробовала себя в качестве танцовщицы, но дальше фотографирования в балетной пачке дело не пошло. Лавры Павловой, Карсавиной, Иды Рубинштейн и Айседоры Дункан оказались не для нее. Да и сама ее физическая конституция и способности к труду не очень подходили для этого занятия. С изящной словесностью тоже были проблемы, обнаружившиеся еще в гимназические годы. С миловидной, "интересантной" внешностью, которую поначалу даже как-то подчеркивали глаза навыкате, Лилия Юрьевна все же вошла в литературный мир. Правда, не с парадного подъезда, а так, выйдя замуж за литератора Осипа Брика. Однако, по наполеоновскому высказыванию, "сначала ввязываемся, а там посмотрим". И в скором времени хозяйка артистического салона присмотрела Владимира Маяковского, ставшего перлом ее коллекции знаменитостей и странным спутником ее замужней жизни.

Что всегда умела Лиля Брик, так это преподносить себя в выгодном свете. Этому имеется немало свидетельств - фотографии, сделанные в студиях Боассона (у которого, кстати, снималась и императорская фамилия), Бродовского, мюнхенца Хоффманна; ее запечатлевали фотографы-любители, а потом и мэтры советской фотографии. Например, для художника-конструктивиста Александра Родченко она настолько стала излюбленной моделью, что тот в 1923-1924 годах посвятил ей целую фотографическую "Лилиниану", снимая ее то для модных картинок, то для обложек поэтических сборников ("Про это" Маяковского) и агитационных плакатов-коллажей ("Книги Лениздата"). Лиля Брик идеально подходила для "имиджа" своего времени, пик которого пришелся на 1920-е годы. С одной стороны, неся за собой шлейф прошлой светской жизни, она, несмотря на не слишком идеальную фигуру, умела носить вещи и знала в них толк. Это качество она сохранила до последних дней своей долгой 87-летней жизни. Снимки же, на которых она позирует в Париже в 1924 году с сестрой Эльзой Триоле (в скором будущем женой Луи Арагона) в платьях от Надежды Ломановой, могли бы составить профессиональный портфолио модели. С другой стороны, не обладая аристократической внешностью, Лиля легко могла обратиться в пролетарскую агитаторшу, стоило ей лишь повязать косынку и превратить свой "чувственный оскал" в призывный возглас. Так она и кричит на знаменитой родченковской рекламе "Книги "Лениздата". В ее облике всегда ощущалось нечто собственническое и, говоря сегодняшним языком, консумеристское. На обложке "Про это" ее лицо советской женщины-вамп с глазами "круглыми да карими, горячими до гари" выглядит как круглая печать или "ex libris", поставленные обладательницей или коллекционеркой.

Довольно странно, что Лилю Брик не писали и не рисовали художники, не лепили и не ваяли скульпторы. По крайней мере такие примеры неизвестны. Сама же она по старой памяти пробовала себя лепить, но, видимо, не слишком удачно - судьба ее автопортретов также неведома. Видимо, она опасалась доверять свой образ постороннему, возможно, талантливому художнику, но в силу этого как раз способного цепким взглядом оценить ее на свой лад. Фотографию же можно было править кадрированием и ретушью. Достаточно сравнить снимки Лили, предназначенные для полиграфии, с домашними фотографиями.

Ее художественность сказалась в другом - Лиля Брик сама лепила свою жизнь, как бы разминая в пальцах разные судьбы, примеривая их материал к себе, а что-то и просто отбрасывала в сторону. Но с другой стороны, она и сама была материалом в руках более могущественных мастеров этого дела, которые могли ее смять в один миг. Однако этого не делали. Вокруг нее исчезали люди: в 1937 году расстреляли ее второго мужа комдива Примакова, Лилю не тронули. Она любила компанию творческих, порой непредсказуемых в поведении людей, имела, так сказать, "опасные связи" (хотя бы с заграницей), но дорожила своим спокойствием и комфортом. Для такой жизни был нужен особый пропуск, и такой у нее, по всей видимости, какое-то время был. И хотя в хрущевское время он оказался уже просроченным (началась травля в отношении "музы" Маяковского), в Париж ее неизменно выпускали. В чем был секрет ее власти над другими? Он стар, как мир: нужно управлять слабостями других. По ее словам: "Надо внушить мужчине, что он замечательный или даже гениальный, но что другие этого не понимают. И разрешать ему то, что не разрешают ему дома. Ну а остальное сделают хорошая обувь и шелковое десу..."