Поделиться
Эту пьесу Коляда подарил театру еще год назад - к 50-летию. Он давно стал частью "Современника" несмотря на то, что прописан и большую часть жизни проводит в Екатеринбурге. Только что он привозил на "Золотую маску" свой тамошний спектакль "Амиго" - болезненную, жестокую, мрачно-абсурдистскую, натуралистическую, полную диковатой поэзии и мелодраматических эффектов историю о том, как бедную семью выселяют из их старых хором. Актеры "Коляды-театра" бесстрашно кидаются в его мучительные и сентиментальные фантазии, своей предельной игрой оправдывая все несовершенства пьесы и режиссуры.
Критики и скептики могут сколько угодно иронизировать над всеми эффектами и дефектами драматургии Коляды, но факт остается фактом: когда актеры стонут от тоски и незанятости, когда сезон за сезоном театр оставляет их без серьезных ролей, на помощь приходит Коляда и дарит им пусть нелепую, но порой единственную возможность ярких актерских проявлений.
Пересказывать эту историю легко и сложно. Вся она идет поверх и почти помимо авторского текста, оставляя странные и смешанные чувства. Изумление, восторг и горечь вызывает прежде всего игра Валентина Гафта, вырастившего на почве довольно нелепой пьесы прекрасное и мощное актерское создание.
В пьесе Коляды два бывших провинциальных актера, некогда муж и жена, не видевшиеся 30 лет, встречаются в гостиничном номере заброшенного северного городка. Оба они играли когда-то Зайца и Зайчиху в михалковской "Зайке-зазнайке" и, как водилось в 70-е годы, наполняли ее всеми возможными и невозможными подтекстами: герой Валентина Гафта намекал на жажду свободы, а героиня Нины Дорошиной - на глубокие материнские чувства. Теперь она, жадная до жизни и равнодушная к средствам выживания, изображает на корпоративных вечеринках африканскую певичку, а он спивается в захолустном северном ДК. От несусветной тоски и одиночества он и придумывает розыгрыш: под видом бандита-продюсера приглашает свою бывшую партнершу в свой городок на провинциальный "чес".
В игре Нины Дорошиной, недавно отметившей серьезный юбилей, есть те бесстрашие и отвага, которым могут позавидовать и актеры помоложе. Темпераментно танцуя ламбаду и прыгая в гриме "чернокожей звезды", демонстрируя пошлую и суетливую приспособляемость, она составляет полный контраст тихому, истерзанному и пришедшему на встречу со своим прошлым герою Гафта. Но именно то, как играет Гафт, оправдывает всю эту театральную затею.
Долго и молча слушая истерические крики бывшей жены, глядя с состраданием и какой-то мучительной, печальной нежностью на ее запоздалые танцы, он время от времени читает свои иронические четверостишия, и его саркастическая муза только обнажает невыносимость боли.
В игре Гафта есть понимание и оправдание несостоявшегося, убитого, растерзанного самим собой или обстоятельствами таланта. В ней есть столь несовременный сегодня гуманизм русской духовной традиции - поверх бессмыслицы существования, поверх бессилия и не впрок пошедших усилий, он оправдывает человека. Любого, а уж тем более такого мощного и талантливого, как его герой. Гафту не важно, что он - всего лишь спившийся актер-неудачник. В его стати, в его истерзанном, полном трагизма взгляде есть тайна совсем иной судьбы.
Если не слушать пьесу Коляды, а смотреть на актера, может невзначай показаться, что он играет не ее, а трагедию Шекспира. Да собственно так оно и есть. Никогда, кажется, Гафт не играл так страстно и тонко, так глубоко и пронзительно. Самые сильные мгновения нового спектакля Галины Волчек - те, в которых Гафт читает монолог Отелло или какие-то лагерные стишки. Таким мог быть отсидевший, побитый судьбой, истерзанный, но не склонившийся перед житейской пошлостью поэт или художник. Мощь скопившегося, но долго скрываемого чувства, страсть к женщине и безнадежная сила одиночества, сознание своей чуждости всему остальному миру, печаль по поводу несовершенства мира - все это он предлагает публике щедро и мастерски. Глядя на него, публика постарше вспоминает, возможно, его Отелло в спектакле великого Анатолия Эфроса. Те же, кто этого не видел, могут только сокрушаться, как много он не сыграл и сколь многое теперь предъявляет в этой нелепой, неадекватной вложениям пьесе.
Спектакль "Современника" - хотели они того или нет - есть простодушное и страстное восстание актеров на театральную несправедливость, а работа Гафта - это явление Отелло и Просперо. В том, что именно он и Дорошина - знаменитые и обласканные ролями - играют историю коллег-неудачиков, есть особый и горький смысл. Забавно, что поставила для них эту историю их собственный режиссер и художественный руководитель Галина Волчек.