Поделиться
ИЮНЬ 1988 года. Мы с коллегой аккредитованы на XIX партийной конференции. Той самой, где Ельцин услышал в свой адрес ставшее классикой "Борис, ты не прав!" Будущий президент России уже тогда, за два года до выхода из КПСС, был в очевидной опале. Убедиться в этом было нетрудно не только по выступлениям делегатов.
Перерыв. Фойе Дворца съездов наполняется людьми. Мы наблюдаем за происходящим с какого-то балкончика над фойе. Видим: вся эта однородная масса в темных костюмах и галстуках плавно перекачивается, переливается по кремлевским просторам. Но вот то в одном, то в другом месте среди этой темной массы возникает некий светлый круг с точкой в центре и чуть ли не выверенным радиусом. Картинка странная. Спускаемся. "Точкой" оказывается Борис Ельцин, уже отвергнутый партийным руководством, спущенный с властных верхов на скромную должность в Госстрое. Для делегатов конференции это равнозначно политической проказе, носителя которой надо обходить за версту. Они, воспитанные на неписаных законах партийной "этики" и партийной номенклатуры, и обходили его, зная, чем может обернуться любой контакт с "неправым Борисом"...
В этой среде Ельцин был в одиночестве. Для нее он станет авторитетом только после того, как въедет в Кремль на белом коне победителя. И та же темная масса, боявшаяся даже приблизиться в 1988 году к изгою, бросится к нему, понимая и зная "правила игры". Благополучие всей партийно-чиновничьей армии и каждого ее солдата будет зависеть уже именно от близости к телу первого лица.
Не сотвори себе кумира? Да кто ж это сказал? Как жить и прожить без кумира, схватывая на лету любое его слово, зорко следя за любым его жестом, предвосхищая любое его желание? Когда не работают демократические механизмы, когда они становятся лишь декорацией, элементом политической инсталляции, источники власти сами по себе сжимаются, как шагреневая кожа, меняя множественное число на единственное. Хорошо, если сам кумир (как Ельцин) привержен свободе и посылает окружению импульсы не на свертывание, а на расширение демократического пространства. А если нет?
Кумира, впрочем, создает для себя не только так называемая элита. Самим своим появлением среди делегатов памятной партконференции Ельцин был обязан, разумеется, не номенклатуре, а своей низовой популярности. Вопреки всем попыткам тогдашней партийной верхушки превратить его в "политический труп", Ельцин выжил, питаясь огромной, близкой к обожанию, народной любовью. За него, безусловного популиста (а кто из политиков не популист?), отменявшего льготы и привилегии, лично проверявшего работу городского транспорта, открыто - в лицо! - критиковавшего политическое руководство страны, люди готовы были идти и на митинг, и под танки путчистов.
Куда же все это подевалось?
Реформы оказались слишком болезненными? Наверное. Но почему никто не понял, что альтернатива была до крайности примитивной: либо тяжелая хирургия, либо смерть? В прежнем своем состоянии, по которому странным образом испытывают ностальгию многие наши соотечественники, страна просто не выжила бы. И, кстати, не дожила бы до сегодняшнего пусть и относительного, но все же благополучия.
Развалил СССР? Но ведь достаточно вспомнить хотя бы хронологию. В Беловежской Пуще фактически работала ликвидационная комиссия: к тому времени все бывшие советские республики уже провозгласили свою независимость, "Союз нерушимый" существовал де-юре, но не де-факто.
Так что заповедь "Не сотвори себе кумира!" относится и к нам, рядовым гражданам. Будь наше отношение к политикам, у власти или в оппозиции, более трезвым и рациональным, не испытывали бы мы - под влиянием сиюминутных симпатий и антипатий - приливов и отливов нашей верноподданнической любви к правителям. Мы их наняли (за наши деньги!) на работу, а не для того, чтобы сооружать из них икону, предназначенную для ежедневного поклонения.
СЕРЕДИНА 90-х годов. Ельцин приезжает во Францию, где я тогда работал. Помимо обычных обязанностей по освещению визита, у меня был еще один интерес к переговорам Ельцина и Ширака.
Озаботился я в то время судьбой кладбища под Парижем, в Сент-Женевьев-де-Буа, где захоронен цвет русской эмиграции (Бунин, Галич, Некрасов, Тарковский, Нуреев, Лифарь, белые генералы...). Проблема была в том, что этот исторический некрополь усилиями муниципальных властей, не испытывавших в силу своих левых взглядов симпатий к новой России, постепенно превращался в обычное коммунальное кладбище, на котором, к примеру, рядом с Кшесинской мог оказаться местный иммигрант с вьетнамской фамилией...
В общем надо было (надо, кстати, и сейчас) что-то делать. Статьи и корреспонденции, которые я отправлял в Москву, наверное, где-то и читались, но желаемого эффекта не давали. Мне же представлялось, что решением проблемы могло стать объявление кладбища историческим памятником под охраной двух государств - России и Франции. Эту идею удалось довести до сведения Виктора Илюшина, тогдашнего помощника Ельцина. И он пообещал, что вопрос будет включен в повестку дня переговоров с Шираком.
Долгожданный день. Подброшенная мною тема фигурировала во время разговора двух президентов в разделе "Разное". После окончания встречи о результате обсуждения мне сразу же рассказал тогдашний наш посол во Франции Юрий Рыжов: "Знаешь, когда они дошли до твоего вопроса (ничего себе мой! - В.Д.), Ельцин сказал: "Жак, что-то там не в порядке на русском кладбище". Ширак ответил: "А по моим сведениям, там все неплохо". На том все и закончилось". Мы с Рыжовым посетовали друг другу на неудачу. Тут подошел Илюшин. Мы ему: "Что же Борис Николаевич его не дожал?" "Он хитрый, - ответил Илюшин. - В дипломатии так и происходит: главное, что он заявил проблему. И к ней обязательно вернется. А сегодня пришлось уступить, разменять вопрос на другой, очень для нас важный".
Не знаю, возвращался ли к этой теме Ельцин в дальнейшем, но кладбище до сих пор не получило статуса, достойного его исторического значения.
Зато я понял одну вещь: не все могут короли. И президенты. У них своя иерархия ценностей и цен, которые надо платить друг другу за уступки и компромиссы. И вообще не надо избыточно надеяться на власть имущих. Гражданское общество - самостоятельная сила, способная решить многие проблемы.
НОЧЬ с 24 на 25 апреля 2007 года. Надеялся, что пройду в храм Христа Спасителя, чтобы попрощаться с Ельциным, достаточно быстро. А обнаружил огромную, огибающую храм очередь. Очередь удивительную: осмысленные, какие-то одухотворенные лица, тихая, достойная, корректная скорбь. Увидел в ней знакомого. "Стою уже почти три часа, - сообщил он мне. И добавил: - Если бы все эти замечательные люди ходили не только на похороны, но и на выборы..."