Опера Мусоргского о царе Борисе на протяжении ста с лишним лет оставалась "иконой" Большого театра, проведя через свои "царские палаты" и "польский акт" практически всех великих солистов Большого, начиная от Шаляпина, Собинова, Козловского и Обуховой. Мрачная история российской смуты, невероятный взлет и падение Бориса, его душевные муки и раскаяние, клеймо детоубийцы, трогательная любовь к семье и виртуозные интриги политиков - набор тем, который вряд ли перестанет быть актуальным в истории. А потому и партитура Мусоргского не будет лежать свитком на полках, а будет интерпретироваться на все лады - от кремлевских историй о правителе-жертве или палаче до модного кича и коньюнктуры.
Александр Сокуров вынул сюжет "Бориса" из этой хрестоматии и построил спектакль как "ленту" жизненных судеб Годунова, Отрепьева, Шуйского, Мнишек. Причем, все события в спектакле протекают не в вымышленное, а в достоверное, "годуновское" время, в эпическом ритме летописи и с историческими подробностями документальной хроники. В "эпиграф" спектакля вынесли экранную заставку с изображением спелой ржи, колосящейся на бескрайних русских просторах - как символ благоденствия, достигнутых желаний Бориса. А дальше на зрителя полился уже беспрерывный поток "экранных" картинок - эффектных копий Собора Блаженного, православных икон, церковных фресок, затейливой теремной резьбы, диковинных зарослей польского парка (художники Юрий Купер, Павел Каплевич). Зритель заворожено смотрел, как легко опускаются на сцену целые терема и церкви, проступают из-под колосников силуэты куполов, а в дворцовых палатах - витые колонны и скамьи с дремлющими "дядьками". Невиданные на российской сцене эффекты были достигнуты за счет революционных технологий - шитых тканевых декораций, мгновенно меняющих, как в кадре, место действия спектакля.
И это единственный современный акцент в новом "Борисе", который по всем остальным решениям претендует на образец сценической архаики. Сокуров умышленно не разыгрывает никаких коллизий поверх сюжета Мусоргского, хотя Бориса в его интерпретации изводят не муки совести за убиенного царевича, а тайный ужас, понятный только ему одному. Борис (Михаил Казаков) появляется на сцене в зените своей судьбы - в центре круга, окаймленного ликами Богородицы и боярской толпой. Годунова венчают на царство: несут монаршью шапку, хоругви, царевич Федор осыпает его золотыми монетам. В палатах Бориса - та же полнота бытия: девушки вышивают гладью, царевича обучают по карте, дочь Ксения (Анна Аглатова) полна любви к отцу, мамка (Евгения Сегенюк) играет в "козу" с детьми. Жизнь "в кадре" Сокуров вообще выстраивает тщательно: пока Борис поет арию "Достиг я высшей власти", в комнате происходит масса событий - царевич засыпает, девушки бегают на цыпочках за оставленными на столике нитками, заглядывает Ксения, храпит на скамейке "дядька". Так же и в келье монахов: обнаруживается, что не только Пимен и Гришка живут в монастыре, но и их братья, которые все время работают - собирают грибы в лукошки, носят ящики, бочонки.
На этом фоне разворачивается главный сюжет - тайный страх Бориса, цепенеющего от имени Димитрия, и авантюра Гришки Отрепьева (Роман Муравицкий), мающегося от скуки и от скуки же попадающего в эпицентр смуты - Речь Посполиту. Весь польский акт строится как мир призраков - как театр, где судьбы не проживаются, а играются. Бутафория жизни-театра - в шикарной театральной люстре, спущенной на сцену, в призрачном танце шляхты, среди которой мелькают чубы казаков, в игривом свидании любовников у фонтана, где Марина (Марианна Тарасова), подобно шекспировской лесной фее Титании, обольстив Гришку, навешивает ему свои маскарадные крылья вместо ушей.
Гришка остается "с ушами", а Борис Годунов теряет разум - не без усилий со стороны блистательного и хитроумного "византийца"-интригана Шуйского (Максим Пастер). Свое предсмертное послание Борис поет, заталкивая сына Федора (Святослав Гончаров) на трон, и у мальчика трясутся от ужаса колени. Теперь этот ужас будет его участью.
Сокуров не педалирует ни современность, ни историю в спектакле, ему интересны "крупные планы" людей, их психология, игра поступков. И эта "нейтральность" переводит историю Бориса в разряд той вечной трагедии, которая со времен античности сталкивает своих героев с непреодолимой силой рока. Так же как и оригинальная оркестровая версия Мусоргского, которую впервые открыл в спектакле дирижер Александр Ведерников: угловатая, резкая, обостренно трагичная по звучанию - идеально вписавшаяся в архаичную историю судьбы правителей.