В основе сюжета - заседание коллегии присяжных, которые должны решить судьбу чеченского мальчика, подозреваемого в убийстве своего русского отчима. Одного из присяжных играет Юрий Стоянов.
Юрий Стоянов | Я еще не видел фильм целиком и не знаю, что получилось в итоге. Но уверен: то, о чем говорят наши герои, заставит вздрогнуть очень многих. И могу сказать, что Михалков - режиссер фантастический. Он влюбляет артиста в себя, сам влюбляется в артиста и носит его как пушинку, доказывая, что он - лучший в мире актер. Номер один, а потом уже Чаплин.
Российская газета | У вас репутация актера комедийного - вас не удивил сам факт приглашения в столь серьезный проект?
Стоянов | Ну, мы с Михалковым и до этого часто общались. Он звонил мне после передач: "Слушай, это такой идиотизм! Но я умирал. Как ты это делал? Но в кино ты не можешь сниматься, нет. Это должен быть такой американский подход: десять человек придумывают гэги, пять - диалоги, режиссер придумывает историю. Не-не-не..."
РГ | И тем не менее позвал же...
Стоянов | Я же там играю хозяина телеканала. Не хочу лезть на кухню режиссера, но может, Михалков думал: пусть он потащит за собой свой телевизионный шлейф.
РГ | Тяжело было сниматься?
Стоянов | Не то слово. Я так испугался роли, что поначалу кочевряжился на съемках. К тому же в самом начале съемок у меня в очередной раз выскочила позвоночная грыжа, и я был скрюченный: адская боль, ни встать, ни ходить. Играл в глухом корсете сытого и благополучного человека. Но главная сложность была в другом. В съемочном павильоне был построен школьный спортзал, где и заседали 12 присяжных заседателей в течение одного дня. Мы приезжали на съемки в 9 утра, уезжали в 2 ночи. А за окнами спортзала - всегда солнце. Искусственное. О чем, разумеется, тут же забываешь и воспринимаешь его как настоящее. Приходишь в спортзал - солнце, уходишь - солнце. А на самом деле приходишь затемно и уходишь ночью. И так - 45 дней подряд.
РГ | Одну из ключевых фраз в фильме произносит персонаж Алексея Горбунова: "Не будет никогда русский человек по закону жить. В законе ничего личного нет. А русский человек без личных отношений - пустоцвет. Ни украсть, ни покараулить".
Стоянов | А ведь так и есть: у нас все замешано на личном. Вот МЧС. А что это такое? Это человек у нас есть такой - зовут "МЧС". Хотя у него по странности есть также имя, фамилия и отчество. А что, у нас раньше не было служб спасения? Но пришел Шойгу - немногословный, невысокого роста, с таким вот прищуром... И, получается, доказал: нам важен конкретный человек. Впрочем, персонаж Леши Горбунова эту фразу произносит не как приговор. Он говорит об этом как о данности, в которой есть много плюсов. Ведь и в самом деле законы безлики, а нам так важно, "чтобы по-человечески было". И при этом хочется, чтобы закон работал! Приведу простой пример: теперь автомобилисты все пристегнуты, стараются близко к постам ГАИ не трендеть по мобильникам и т.д. - это начали работать новые дорожные штрафы. Все хорошо. Но почему-то главное забыли прописать. Штраф за непропускание "скорой помощи". И этот шаг к цивилизованности: "всем стоять, потому что кому-то плохо!" - так и не сделан.
РГ | У Шопенгауэра есть фраза: "Врач видит человека в его слабости, юрист - во всей его подлости..." В чем видит человека актер?
Стоянов | В идеале актер видит человека таким, каким тот хотел бы быть. Это очевидно по голливудскому кино. Не случайно же - "фабрика грез". Американские актеры выполняют с нацией важнейшую психологическую работу, реализуя на экране все то, что не могут себе позволить простые американцы в жизни. Они могут шлепнуть по попе секретаршу, за что дают 10 лет, они могут заниматься любовью на работе, успешно освобождать заложников... В нашей киноиндустрии это не срабатывает. Нет ничего такого, чего бы русский человек не мог себе позволить в жизни. У нас кого угодно спроси: "Какие заповеди ты нарушал?" Ответ будет: "Все".
РГ | А вы?
Стоянов | Я никогда не нарушал одну не очень серьезную заповедь: "Не возлюби жену ближнего своего". Для меня это - табу.
РГ | А как же "не убий"?
Стоянов | Вот уже две заповеди! Хотя как... на охотников это распространяется? Там ведь не расшифровано. Но самая главная заповедь: "не пожелай ближнему того, чего не пожелаешь себе". Все идет отсюда: ты не желаешь ближнему погибнуть - значит, не убьешь. Ты не желаешь ближнему испытать измену - значит, не изменишь. И т.д.
РГ | К пониманию таких вещей приходишь с возрастом. Вы только что отметили 50-летие. Ну и как?
Стоянов | Должен сказать, что какой-то большой роли этот ноль, приписанный к цифре 5, в моей жизни пока не сыграл. Я вообще все время забываю о своем возрасте.
РГ | А на сколько себя ощущаете?
Стоянов | На сорок. Нет, правда, я иногда просчитываю: сколько будет мне, когда четырехлетней дочке Кате будет двадцать. И все время нескладуха какая-то получается. Потом я говорю себе: "Юра! Ты, миленький, что-то на десяточку-то ошибаешься все время. Ведь тебе же 50! Да еще и выглядишь на все 55. А отсчет ведешь от 40!"
Понимаете, здесь еще вопрос актерской профессии. Она как будто продлевает жизнь - тем, что ты играешь разных людей, что есть возможность эмоционально выплеснуться, разрядиться и в роли и на репетиции; тем, что отсутствует серьезная субординация внутри нашего цеха, где все на "ты". Когда пришел в театр, то Георгия Антоновича Штиля иначе как "Жора" и не звал. Мне тогда был 21 год, а скажи Жоре "Георгий Антонович!" - он и не обернется, подумает, что не к нему. Много есть вещей, которые позволяют актерам не ощущать свой возраст.
РГ | Вы снимаетесь в "большом кино", вернулись на драматическую сцену, но главным остается "Городок"?
Стоянов | Конечно. Именно "Городок". Это самая настоящая фабрика - ведь я вынужден "выдавать" определенное количество сюжетов. Во что бы то ни стало. Знаете, недавно на ТВ показали документальный фильм про нас с Илюшей, в связи с нашим двойным юбилеем, и мой автор рассказал про меня одну страшную историю. Я когда услышал, сам испугался: в каком же я должен был находиться состоянии, чтобы сказать такое! А история такая. Однажды я ему звоню и говорю: "Вова, где текст?! Мне нужны эти две фразы!" Он мне: "Юра, я сейчас на похоронах моей учительницы, очень близкого мне человека". Я продолжаю настаивать: "Вова, мне нужны эти две фразы!" В ответ: "Ты понимаешь, что я сейчас стою у гроба?" И я ему говорю: "Ну, так отойди от гроба! Скажи эти фразы и возвращайся!"
РГ | Цинично.
Стоянов | Нет! Я не был циничен в этот момент - у меня ведь передача гибнет! А вот когда я услышал это из его уст, это прозвучало страшно...