Во время вручения Алексею Варламову премии "Большая книга" руководитель Роспечати Михаил Сеславинский сказал, что читать книгу Варламова "Алексей Толстой" по-хорошему вкусно...
Non-fiction
- Что за волна такая? Вот в прошлом году Быков получил премию за документальную книгу про Пастернака, теперь вот опять две книги non-fiction вышли в финал, ваша и Льва Данилкина, про Проханова.
- Сейчас интересно все, что касается фактуры. Невыдуманные судьбы, невыдуманные жизни... Людям хочется осмыслить происходящее, и у них есть такая возможность. В советское-то время нормальная книжка в серии ЖЗЛ о людях ХХ века по крайней мере никак не могла выйти.
- Все самое интересное выкидывали.
- Выкидывали. И авторы сами себя ограничивали. Они знали - это можно, это нельзя. А сейчас замечательное время, я вообще о цензуре не думаю. Я думаю только о том, как мне найти, нащупать, показать самые болевые моменты.
- Все позволено!
- Но не все полезно. В этом смысле ты сам себе свободная цензура. Сам отвечаешь за то, что пишешь, и не можешь потом ни на кого свалить: мне не дали сказать главного или вынудили солгать. Поменялись правила. Стали цивилизованными. Так что это нормальный процесс, что во всех short list ах присутствует non- fiction. (Замечательная фраза из уст русского православного писателя - в одном предложении два латинизма и четыре англицизма. - И.С.) Fiction - более рискованная для читателя вещь, потому что это чистое самовыражение. А non- fiction, ЖЗЛ - менее рискованная: люди покупают не только автора, но и героя... Мне интересен феномен судьбы. Почему так складывалось, а не иначе? Как происходит диалог человека с той высшей силой, которая им управляет?
- В смысле, какой ему дается люфт?
- Да, и что он делает с этим люфтом. Я пытаюсь понять, как устроена человеческая судьба. Как человек ею распоряжается, насколько ему дано ею управлять? Или судьба ставит стенку - и все? Я об этом писал и в своей прозе. Пытался исследовать на примере вымышленных героев. Но в non-fiction даже интересней. Можно взять реальную состоявшуюся судьбу, и лучше всего писательскую, чтоб посмотреть ее зеркальное отражение в прозе, мемуарах, письмах и дневниках.
- Больше материала.
- И больше точек опоры. Это ж не болото вымысла! Тут можно твердо сказать - вот факт и вот факт, против фактов не попрешь.
Наука. Апокалипсис. Пришвин
- Вы сперва пошли в науку.
- Ну как - в науку... Диссертация - это не более чем развернутое сочинение, большое эссе... У меня даже название кандидатской было не очень научное: "Апокалиптические мотивы в русской прозе конца XX века". Я тогда как раз писал роман о конце света и с удивлением обнаружил, что не я один размышлял на эту тему, но и еще куча самого разного народа... Эта тема возникает, как мне кажется, в кризисные моменты развития общества - перед революцией, сразу после революции. А потом тема уходит. Но как только снова запахнет в обществе паленым - литература тотчас реагирует. Мне было любопытно в этом смысле сравнить начало века с его концом, найти сходство и отличия.
- Ну и что вы поняли?
- Если коротко, то в начале века была надежда на рождение нового мира. Ожидалось, что будет некое подобие царства Божьего на Земле. У тогдашних авторов Апокалипсис перетекал в утопию, а утопия в антиутопию. Это хорошо видно на примере "Чевенгура" Платонова. Была вера в то, что за крахом будет еще что-то. А вот апокалиптическая проза конца XX века - угрюма и печальна.
- Потому что мы видали новое общество, построенное на руинах прежнего...
- В каком-то смысле да. Мы прожили очень тяжелый век, который нас надорвал. Литература сделалась мрачной, безысходной. Но конец света не настал, жить надо, и литература взялась новые темы разрабатывать.
- А все-таки жаль, что мы не увидели конца света. Посмотреть бы на эту красоту!
- Недостойны значит...
- После кандидатской вы защитили и докторскую.
- И ее тема тоже не очень научна: "Жизнь как творчество в дневнике и в прозе Пришвина".
- А чем вас так заинтересовал скромный Пришвин?
- Меня поразили его дневники, которые он начал вести в начале века. Их напечатали в 90-е. Там неожиданно для себя я нашел очень вдумчивый и глубокий анализ русской истории, которая вся в них отразилась - причем не через идеи и категории, а через образы, через лица. Плюс его личная жизнь и знакомства в литературной среде - все в совокупности очень интересную фигуру мне вырисовало. Пришвин и история, Пришвин и большевики, Пришвин и народ. На чьей он был стороне - народа или большевиков? Он был резкий враг большевиков в 1917 году, а в 1918-м вдруг увидел в них историческую правду. Когда мужики пошли вразнос, он их смертельно испугался.
- Как Бунин?
- Нет, иначе. Бунин не испугался, он проклял и уехал. А Пришвин остался - и пришел к выводу, что большевики - единственная сила, которая способна народ вразумить. Что только так с ним и можно - жестоко, железно, окуная в прорубь... Иначе эту стихию не утихомиришь. Он увидел в этом историческую закономерность и справедливость. С Пришвиным можно соглашаться или не соглашаться, но он, просидев в деревне три года в самое страшное время, выстрадал свою позицию.
Потом он написал роман, "Осударева дорога". Это по сути первый русский роман про ГУЛАГ. Он написал про Беломорканал и провел параллели между тем временем и петровским, между раскольниками, которые бунтовали против Петра, и теми крестьянами, которые не хотели строить Беломорканал. Там много таких любопытных коллизий. Пришвин, может, прозаик и второго ряда, но как свидетель, мыслитель, историк, летописец он совершенно уникален.
Проза
- Сначала, значит, у вас была наука, а потом - проза...
- Нет, сначала я стал писать прозу. Когда был студентом. Но писал не очень серьезно. А серьезно - это когда уже преподавал русский язык иностранцам, студентам гуманитарных факультетов.
- Это очень скучно?
- Я нашел для себя аспект: меньше занимался синтаксисом и фонетикой, а больше - литературой и творчеством. Но я никогда не рассматривал преподавание как основное дело своей жизни. Это скорее вариант житейского послушания. Одно время хотел бросить работу и жить, как жили советские писатели.
- Вы, значит, действовали по матрице Льва Толстого: духовность, гонораров не брать, жить своим трудом...
- Ну, может быть. Хотя я не думал про Льва Толстого... Просто было чувство, что я могу что-то сделать в литературе. Причем желаний было больше, чем возможностей, я мучился от косноязычия. Но это были интересные годы, очень плодотворные, хорошие. Печатался в толстых журналах, куда в то время - конец 80-х - начало 90-х - было трудно попасть, тогда публиковали в основном возвращенную литературу, а для современной места было мало.
Распутин
- Вот вы еще написали книжку в ЖЗЛ про Распутина. Я ее не дочитал. Скажите мне сразу: жила царица с Распутиным или нет?
- Это невозможно! Это ситуация совершенно немыслимая. Она верующая, она была абсолютно предана своему мужу.
- А в религиозном экстазе там как-то?
- Экстаз у нее был, она была импульсивная, но все равно это невозможно.
- А с фрейлинами сожительствовал Григорий?
- Тоже нет.
- А виноват в скандале в итоге кто - царь?
- Все виноваты.
- Ну что значит - все? Первое лицо за все отвечает. Когда царь говорил: не лезьте в дела моей семьи.
- А он этого не понимал.
- Значит, и виноват он во всем.
- Борьбу с Распутиным вели националисты и монархисты из самых лучших побуждений. Потом они сами в ужас пришли от того, что сделали, и перестали с ним бороться. Поняли, что борьба с Распутиным только ухудшает положение государя.
- Вы там писали, что если б такое было в Англии, вот такое писали бы про королеву, пусть даже и правду - такого человека монархисты бы сразу убили, на дуэли или еще как.
- А русское общество, к сожалению, свою царицу так защищать не стало.
- Такая, может, была царица и такой царь, что никто их не кинулся защищать? Вы, короче, уходите от ответа.
- Я ухожу от того, чтоб всю вину взвалить на царя. Он чувствовал себя оскорбленным. Что лезут в его личные дела.
- Скажите, Алексей... А вы бы пошли убивать Распутина?
- Нет, никогда! Это была глупость. Я бы скорее пошел в полицию, чтобы убийц остановили. Ведь если бы не убили Распутина, вообще неизвестно, как бы все повернулось. Может, тогда царь не оставил бы ставку и не приехал бы в Царское Село, и не было б никакой революции. Убийство Распутина сыграло жуткую шутку с русской историей. Его не надо было убивать ни в коем случае!
Толстой
- У вас с Распутиным та же ситуация, что и с Толстым - только фактура, документы, версии, а читатель сам пусть делает выводы?
- Примерно так, да. ЖЗЛ не барахолка, а честный бизнес, тут впаривать ничего нельзя. Главное не лгать и не утаивать правду, как бы горька она ни была.
- По Алексею Толстому. Мне кажется, что настоящий граф - это тот, кто рожден в семье графа и воспитывался в ней. А если ситуация как в индийском кино, когда наследник нашел отца через 16 лет и поехал к нему падать на грудь, а тот нос воротит... По понятиям - Толстой никакой и не граф.
- По понятиям - нет, а формально - граф. Хотя, впрочем, многие Толстые с этим не согласны...
- Вот видите.
- Это запутанный вопрос. Но интересней тут не юридические аспекты, а то, как это графство сказалось на его судьбе. Он это остро ощущал...
- Если б он так и был Бостром, то ничего бы не было - ни славы, ни счастья?
- Не знаю... Но точно можно сказать, что графство добавило ему обаяния, раскованности, шика такого, внешнего блеска... Ему нравилось, что он - граф, он разыгрывал эту карту, ему льстило. Это был мотив его творчества, его жизни. Он был в безвестности, а потом вдруг ба-бах - и взлетел! Если б он был Бостром, а не Толстой, это был бы, конечно, другой писатель. Талант, естественно, никуда б не делся, но графство поставило жирную точку. Про Алексея Толстого я сначала вообще не хотел писать. Это не мой тип, не мой писатель. Но когда начал делать книгу, понял, что это жутко интересно.
- А что родственники Алексея Николаевича, довольны книгой?
- Его внук Иван Никитич прочитал и в общем хорошо отозвался. А Татьяна Никитична - не знаю, читала ли. (Она уверяет, что не читала. - И.С.) Мне было бы интересно ее мнение. Петелинскую книжку она разругала, я читал разгромную рецензию... Толстой - это редкий в русской жизни пример удачливости. Почему я стал о Распутине писать? Занимаясь Алексеем Толстым, я наткнулся на написанную им пьесу - "Заговор императрицы". Он написал еще похабные "Дневники Вырубовой". И я стал выяснять - кто такая Вырубова, в чем он ее оболгал, в чем нет. Так я вышел на фигуру Распутина.
- Здесь облажался Толстой... Ну что - деньги зарабатывал! Как сейчас на телевидении делают сенсационные желтые передачи.
- Зарабатывал деньги, да... И еще он ненавидел Николая, их всех, за то что они упустили Россию. Он был патриот, державник, он хотел великую Россию - действительно хотел! И с его точки зрения, царь Россию погубил, из-за него она проиграла войну. Из-за царя он, Алексей Толстой, прошел унизительный путь эмигранта - через Константинополь, то есть через Стамбул.
- Мне понравилось, как кто-то - Федин? - орал на Толстого: "Пока мы тут в окопах за революцию воевали, ты в Париже фуа гра обжирался! А теперь приехал на готовое!"
- Только не Федин, а Вишневский. Но все равно граф в эмиграции хлебнул... Одна санобработка на стамбульском рейде чего стоит! Которой Бунин избежал, потому что академик, а Алешу Толстого как миленького повели. Но поэтому Бунин там остался, а Толстой сюда вернулся. Смириться не смог с эмигрантской долей.
Солженицын
- Вы с Солженицыным давно знакомы? Это я о премии, которой он вас наградил.
- Мы виделись несколько раз, но коротко. Однажды я с ним минут десять поговорил.
- Как вам кажется, он увидел в вас начинающего пророка?
- Не думаю. Просто ему понравились некоторые мои тексты. Но меня вот что поразило... Я подошел к нему и представился: "Алексей Варламов". Он переспрашивает: "Алексей Николаевич?" Вокруг него столько людей, а он меня помнит по имени-отчеству! Я в этот момент сразу про своего папу подумал, а он у меня был правоверный коммунист.
- Знал бы папа-коммунист, что Солженицын будет его сына по имени-отчеству называть!
- Да... Последняя книга, которую папа прочитал, это "Бодался теленок с дубом". Причем работал он в Главлите, был цензором.
- Давил диссидентов, таких, как Солженицын?
- Нет, он служил в газете "Правда".
- Какие у вас корни! Ну и как ему показался Исаич?
- Папа был скрытным человеком и не рассказывал мне о своих впечатлениях. Но я понял, что он эту книгу с большим любопытством прочел. Как странно... Прочитал - и... ничего не сказал. Это в 1989 году было.
Полный текст интервью с Алексеем Варламовым читайте в декабрьском номере журнала "Медведь" и на сайте medved-magazine.ru