Поделиться
Только не думайте, что бундесвер - некий идеальный социум людей в военной форме. Там всякое случается. 12 сослуживцев могут связать одного и бить по очереди.
Другие, напившись после футбольного матча, могут затеять "игру", по правилам которой участники бьют друг друга по почкам. В результате один из солдат попадает в больницу с диагнозом "разрыв селезенки".
Честно говоря, оторопь берет, когда какой-нибудь немецкий собеседник, комментируя подобные вещи, вдруг совершенно беззаботно произносит: "Ну, понимаете, это же происходит среди товарищей". В немецкой армии что ни сослуживец - обязательно товарищ, "камерад". И кое-кто в Германии считает товарищескими отношения, которые у нас называют дедовщиной.
У немцев существует человек, который для солдат бундесвера - своего рода министерство по чрезвычайным ситуациям в одном лице. Впрочем, журналисты называют его иначе: омбудсмен для бундесвера. Это уполномоченный по делам военнослужащих германского бундестага Райнхольд Роббе. О своих задачах он рассказал "Российской газете".
Российская газета | Господин Роббе, омбудсмен для бундесвера - что это за должность?
Райнхольд Роббе | Характер задач, которые приходится решать, настолько многообразен, что вполне уместны и другие определения. Я и система раннего оповещения, и, если хотите, пожарная команда, и многое другое. Но, конечно же, в любых ситуациях, с которыми приходится сталкиваться по работе, речь по существу идет о защите прав человека. Ведь военнослужащие - такие же граждане страны, как и все, только в форме.
РГ | Ваши слова - лишнее свидетельство того, что неуставные отношения в немецкой армии проблема актуальная. Но насколько?
Роббе | Если бы все было гладко, то, наверное, и необходимость в моей должности отпала сама собой. Проблема существует. Но я даже не пытался бы сравнивать ее с тем, что происходит в Российской армии. А я бывал в России по делам в качестве уполномоченного бундестага. Понимаете, масштабы совершенно разные. В Германии случаев неуставных отношений очень мало. Это исключения.
РГ | О проблемах можно судить не только по их масштабам, но и по их сути.
Роббе | Безусловно. Приведу вам пример. Три года назад в одной из учебных рот, дислоцированных на западе Германии, имело место правонарушение в отношении примерно 120 новобранцев. Были организованы учения, в ходе которых по сценарию отрабатывалась ситуация со взятием заложников. Ими и стали эти 120 новобранцев. Над ними по-настоящему издевались, чтобы, так сказать, приблизить происходящее к реальности. Но для подобных тренировок у командиров роты не было никаких прав. Учения такого рода проводятся в бундесвере в специально оборудованных для этого местах. Их в Германии более 200. Нужно, чтобы поблизости находились медики, психологи ...
Процесс по этому делу до сих пор не окончен. Я, конечно же, сразу взял происшедшее на карандаш. Но во время процесса я вынужден как бы отойти в тень, чтобы мои действия не посчитали давлением на правосудие. Как только судья вынесет приговор, я смогу обнародовать собственные оценки и выступить с конкретными предложениями о том, как не допустить подобных происшествий впредь.
РГ | Как вам, не имея властных полномочий, удается влиять на ситуацию?
Роббе | Я действительно не могу отдавать приказы, издавать предписания. Могу лишь выступать с рекомендациями. Но они имеют немалый вес. Высокие армейские чины очень хорошо понимают: я представляю немецкий парламент. С точки зрения закона, министр обороны не обязан следовать моим рекомендациям и предложениям. Но он, тем не менее, следует им, будучи хорошо проинформированным своими советниками и помощниками.
Наиболее сложные случаи неуставных отношений находят отражение в моем отчете. Каждый год я передаю его президенту бундестага. Далее он поступает на обсуждение депутатов. Очень важно, что бундестаг должен заниматься проблематикой взаимоотношений внутри бундесвера. Одновременно этим на основе моего отчета занимается парламентский комитет по оборонной политике. И он, и парламент - это довольно эффективные рычаги воздействия.
РГ | Вы сказали, что в ходе судебного разбирательства вам приходится оставаться в тени. А можете ли вы при определенных условиях сами проявить инициативу в случае каких-либо чрезвычайных происшествий?
Роббе | Конечно. Во-первых, любой военнослужащий имеет неотъемлемое право при необходимости обратиться ко мне с письменным заявлением через голову своих начальников. Это норма. Факты, о которых сообщает автор письма, тщательно проверяются. Я лично беседую с представителями высоких инстанций, после чего они начинают расследование. Как правило, оно длится до шести недель. Результаты докладывают мне. Я проверяю, соответствуют ли содержащиеся в них описания той или иной ситуации духу и букве закона. Если в чем-то сомневаюсь, беседую с представителями командного состава. Могу и до министра обороны дойти.
Помимо этого у меня есть возможность с необъявленным визитом прибыть в ту или иную часть для проверки информации о правонарушении. Таким образом, прямо на месте происшествия, в казарме, я могу составить собственное представление о том, соответствует ли информация действительности. К такой процедуре я прибегаю не только в случаях рукоприкладства по отношению к военнослужащему, но даже когда солдат становится жертвой моббинга - это издевательство над личностью на вербальном уровне. К подобного рода нарушениям мы относимся не менее серьезно, чем, к примеру, к побоям.
РГ | Можно ли представить в Германии гражданские инициативы вроде российских Комитетов солдатских матерей?
Роббе | Нет. У нас существует Служба солдатской взаимопомощи. Но она занимается отнюдь не вопросами неуставных отношений. Ее задача, к примеру, - оказание помощи военнослужащим при решении вопросов социального характера. Скажем, у солдата может не оказаться денег для организации полноценного отпуска. Тогда на помощь и приходит служба. Отпускнику могут предложить место в доме отдыха. Служба также заботится об оказании помощи семьям тех солдат, где есть дети с ограниченными физическими возможностями.