Кризисный стационар, где будет оказываться помощь тем, кто совершил попытку самоубийства, крайне необходим Ростову. Хотя бы для того, чтобы точно знать количество таких людей и иметь возможность проводить эффективную профилактику повторных суицидов.
Почему сегодня суицидологическая служба города находится на грани выживания, рассказывает президент Ростовской региональной ассоциации телефонов экстренной психологической помощи, медицинский психолог Николай Ештокин.
Николай Ештокин: Люди, совершившие попытку самоубийства, попадают в разные отделения - токсикологии, травматологии, психотерапевтическое и психиатрическое, условия в них не соответствуют тем, в которых нуждаются эти пациенты. Я веду наблюдение в отделении токсикологии и уверен, что люди поступают туда повторно именно по причине отсутствия в нашей структуре закрытого стационара, в котором человека выводили бы из кризисного состояния. В Москве и Санкт-Петербурге такие центры есть. У нас в городе открытие кризисных отделений в стационарах обсуждается уже 20 лет, но так и остается в планах.
Российская газета: Николай Александрович, сколько фактов суицида регистрируется в течение года?
Ештокин: В Ростове, как и в других регионах страны, существует серьезная проблема с регистрацией суицидальной активности населения. С 1998 года, после принятия в России новой редакции Уголовно-процессуального кодекса, была изменена суть регистрации завершенных самоубийств. Когда человек внезапно умирает, возбуждается уголовное дело, а тело поступает на экспертизу в судебно-медицинскую лабораторию. Доказать, что был совершен суицид, могут только правоохранительные органы после проведения следственных действий. Но следствие может длиться годами, а выдать родственникам тело и похоронить человека необходимо в течение нескольких дней. Без бумажки это невозможно, и близким усопшего выдают справку, где написано: "причина смерти непонятна" или "повреждения с неопределенными намерениями", на основании которой выдается свидетельство о смерти. Данные из загсов в органы статистики в итоге поступают в искаженном виде. В результате официально в прошлом году в Ростове добровольно покончили с жизнью всего девять человек. Реально эта цифра выше раз в двадцать.
Правоохранительные органы такие данные не аккумулируют и не обрабатывают. На наши запросы УВД подготовило нам свою статистику. По сведениям милиции, в Ростове-на-Дону от суицида ежегодно погибают 170-180 человек. Эта цифра уже ближе к настоящей.
РГ: Это высокий показатель?
Ештокин: Да. Всемирная организация здравоохранения, назвавшая суицид актуальнейшей проблемой социального здравоохранения, рекомендовала странам с высокой суицидальной активностью - число самоубийств в которых составляет 13-15 случаев на тысячу населения - разработать программы противодействия этому явлению. И в большинстве стран такие программы существуют. У нас ее нет даже в зачаточном состоянии, а показатель намного выше: 30 на тысячу населения. В отсутствии кризисного центра помочь жителям Ростова может только телефон доверия суицидологической службы, работающий круглосуточно.
РГ: Много звонков поступает?
Ештокин: От 15 до 20 в течение суток. Бывают периоды, когда намного больше - до 40 звонков. Но тяжело сказать, сколько реально людей нуждается в телефонной психотерапевтической помощи. Дело в том, что по нормативам на 300 тысяч населения должен быть один оператор. То есть у нас их должно быть трое, а есть только один. Час-полтора в среднем длится один звонок, и все это время связь заблокирована.
Кроме того, все эти годы - наша служба существует 20 лет - у нас большие проблемы с помещением. Мы сидим в комнатушке площадью пять метров в одном из психиатрических учреждений города. Нарушается главный принцип нашей службы - анонимность. Наши собеседники, попадая в это учреждение, видят, где мы находимся.
РГ: Сколько попыток суицида заканчивается "удачно" и кто чаще всего решается на такой отчаянный шаг?
Ештокин: Я проводил специальные исследования и выяснил, что очень большой процент суицидентов - это молодые люди в возрасте от 15 до 25 лет. Подавляющее большинство - женщины. И почти все люди, пытавшиеся покончить с собой, признавались, что это были демонстративные попытки. Серьезное желание уйти из жизни возникало процентов у 15-20. Они принимали на самом деле опасные вещества, и спасал их только случай. А в основном на видном месте оставались упаковки от таблеток, записки, родственникам говорили: "В моей смерти прошу винить…"
На каждый завершенный акт приходится 10 попыток. Если тысяча человек за год погибла от суицида, то значит, 10 тысяч совершали попытки, а сто тысяч задумывались об этом.
РГ: То есть эти десять тысяч вы реально можете спасти?
Ештокин: Получается, что да. Но звонят же и люди из ста тысяч, у которых возникают суицидальные мысли. Также обращаются те, у кого подобные попытки собираются совершить родственники, близкие или коллеги. Мы рекомендуем отнестись к этим угрозам максимально серьезно, даже если они носят демонстративный характер. Потому что среди них тоже очень много завершенных действий: хотят пошутить или припугнуть, не рассчитывают силы, и завершается все трагически.
РГ: Может ли это стать образом жизни - "привычкой топиться"?
Ештокин: К сожалению, такое бывает нередко. В этом случае необходима квалифицированная помощь психотерапевта, чтобы эту модель демонстрации своего суицидального поведения не то что пресекать - помогать выйти за ее пределы. Это патологическая форма реагирования на сложности, и не всегда окружающие могут найти механизм воздействия.
РГ: Какой вы видите работу своей службы в дальнейшем?
Ештокин: От регистрации и пассивной помощи мы должны переходить к более активным социальным действиям. Вводить на первом этапе мониторинг для отслеживания периодов проявления активности этого явления. Вот сейчас идет обострение, увеличивается количество обращений на телефоны доверия, к психологам. Эти данные мы пытаемся по своей инициативе анализировать, но в феномене суицидальной активности есть много тонкостей, которые специалисты не могут отслеживать и тем более влиять на них. Когда мы будем знать закономерности, динамику нарастания, в узловых моментах повышения можно будет влиять на эту ситуацию, включать антисуицидальные программы. Если поставить задачу перед специалистами, они могут даже разработать математическую модель суицидального поведения нашего региона.