Марк Рудинштейн: Я не новый русский, а старый еврей

Он слывет мультимиллионером, но живет в двухкомнатной квартире (64 кв. м), у него нет ни загородных вилл, ни яхт, ни самолетов, ни счетов в зарубежных банках. "Дело в том, - говорит Марк Рудинштейн, - что я не новый русский, а старый еврей"

Марк Рудинштейн, наверное, единственный российский кинопродюсер, которого зрители знают в лицо. И вовсе не потому, что он снялся в трех десятках фильмов. Все ровно наоборот. Увидев его на экране в какой-нибудь роли (чаще всего эпизодической или второго плана), публика тут же опознает в нем известного кинопродюсера: "Гляди-ка, Рудинштейн! Господи, он еще и снимается!"

А сам-то он кем себя числит? Мне кажется, с анкетными данными при заполнении официальных бумаг Рудинштейн должен испытывать некоторые затруднения. Что, например, напишешь в графе "профессия"? Ничего, что было бы как минимум удостоверено дипломом. Учился в ГИТИСе - не закончил. Потом четыре курса в Щукинском - и отчисление. Может, легче с графой "род занятий"? Нет, тут еще больше запутаешься, поскольку диапазон богатый: судосборщик III разряда, артист ансамбля песни и пляски Советской Армии, директор эстрадных программ "Росконцерта", старший методист подольского парка культуры и отдыха им. В. Талалихина, расхититель социалистической собственности (был осужден на 6 лет, отсидел 11 месяцев, после чего был оправдан), организатор "Фестиваля некупленных фильмов" все в том же Подольске, до 2005 года - генеральный продюсер знаменитого сочинского "Кинотавра", учредитель и генеральный продюсер фестиваля "Лики любви", учредитель ежегодного национального киноприза "Золотой овен", президент компании "КиноМарк".

Так кто же он в конце концов? Блистательный Зиновий Гердт в свое время нашел для Рудинштейна емкое, всеобъемлющее: "Художественный руководитель денег". Для анкеты, конечно, не годится. Это ведь не профессия и не должность. Это - призвание.

"Бизнесмена из меня не получилось"

- В каком-то своем интервью вы сделали ошарашивающее признание: "Бизнесмена из меня не получилось". Как прикажете вас понимать?

- Вот так и понимать. Буквально. Я человек, абсолютно не имеющий отношения к бизнесу.

- Погодите, последние двадцать лет вы ведь только этим и занимаетесь.

- Да не занимаюсь я бизнесом. Я вообще там случайный человек. В конце 80-х началось броуновское движение в кино, появились кооперативы, производившие кинопродукцию. И первые деньги я заработал на картине "Интердевочка". Мы купили у "Мосфильма" десять ее копий, хорошо их прокатали, и затем на эти деньги я в качестве продюсера снял фильм "Супермен". Хотя слова такого - "продюсер" - у нас еще не было. Вместо него в титрах моих фильмов писали: "Подмосковье". Это "Мосфильм" писал, хотя деньги были уже не мосфильмовские. Короче, сняли мы "Супермена", и это была последняя картина в России, имевшая хоть какой-то прокат. Даже не какой-то, а очень хороший. Она собрала 39 миллионов рублей, что тогда составляло 13 миллионов долларов. И все эти деньги лежали на счете государственном. То есть на счете подольского Центра досуга при государственном парке культуры, где я в ту пору работал. А в 90-м году начался настоящий переворот в кино. Появилась первая прокатная компания. Ее возглавлял предприниматель Исмаил Таги-заде. И на российский рынок по демпинговым ценам вывалилось такое американское дерьмо... Причем в колоссальном количестве - по две тысячи копий.

- Тогда-то вам явилось понимание, что это и есть кинобизнес и что вы в отличие от Таги-заде никакой не бизнесмен?

- Да, я понял, что я не бизнесмен. Мне ведь прежде казалось, что кино невозможно спихнуть с поезда экономики, что это неколебимый бизнес. Когда я заработал столько денег на "Супермене", я абсолютно спокойно глядел в будущее, предавался иллюзиям, что на эти деньги наснимаю много картин, они будут прокатываться, давая деньги на новые проекты. И тут вдруг такой облом. Я понял, что в кинобизнесе победить этих людей невозможно. Вот тогда-то я и занялся, считаю, мужским делом. Я решил создать кинофестиваль.

- Но кинофестиваль - тоже бизнес, разве не так?

- Вы, как и многие, заблуждаетесь. Будь я настоящий бизнесмен, я эти 13 миллионов долларов потратил бы не на создание кинофестиваля. Я бы открыл какую-нибудь сверхприбыльную компанию, связанную... ну, скажем, с пивом, с парфюмерией, с нефтью, с бензином... Я был бы богаче Березовского, понимаете? Тогда ведь доллар был долларом. Никакого курса доллара к рублю не существовало, потому что не было полновесного рубля. Но я был настолько уверен в кинематографе, то есть абсолютно не был бизнесменом, что не почувствовал опасности, не понял, что кино скоро рухнет и на нем зарабатывать не удастся.

- "Кинотавр" вы создавали, вовсе не собираясь на нем зарабатывать?

- Честно говоря, я создавал фестиваль, чтобы впоследствии на нем зарабатывать, конечно. Но главная задача была иная. Поскольку я понимал, что проката нет и в ближайшее время не будет, мне захотелось, чтобы "Кинотавр" стал своего рода прокатной площадкой. Местом, где можно будет показывать российские фильмы. И где собирается весь цвет отечественного кинематографа. Назовите это тусовкой или как-то еще, но чтобы это было представительное собрание сценаристов, режиссеров, актеров, продюсеров, критиков, в котором можно было бы говорить о кино.

- Почему "Кинотавр" прописался именно в Сочи?

- Я два года искал место. Объехал всю страну. Сначала в Ялте хотел проводить, потом наведался в Феодосию. Но когда увидел, какой в Крыму бандитизм, я быстро оттуда ноги унес. В итоге - Сочи. Это единственное фестивальное место в мире, где две тысячи человек живут компактно, не рыщут вдоль моря в поисках друг друга, как случается в Каннах. На "Кинотавре" и отели, и главный просмотровый зал, и десятки ресторанов - все сосредоточено на одном пятачке. По коммуникативным возможностям этому фестивалю нет равных в мире. Это отметили многие мировые знаменитости от Жерара Депардье до Анни Жирардо.

- А вам самому что запомнилось больше всего за те пятнадцать лет, пока вы были генпродюсером "Кинотавра"?

- Вы будете удивлены - вовсе не фестивальные церемонии, пышные застолья или экзотическое поведение некоторых кинозвезд. Врезалось в память другое. В мае 91-го года на границе с Адлером шла война. Я на танке ездил по сожженным абхазским селам и помню солдатика, который стоял возле своего разрушенного дома. "Вот здесь, - говорил он, - убили всю мою семью". Разве я когда-нибудь это забуду?

- А финансовых потрясений вы не испытывали?

- Было потрясение. Да еще какое! Первого июня 94-го года Ельцин отпустил цены на бензин, горюче-смазочные материалы... В это время шел "Кинотавр". И проживание в гостинице за три дня подорожало в 20 раз. Я полетел прямиком в бездну. Я начал этот фестиваль человеком, у которого было 13 миллионов долларов, а закончил нищим, который должен всем. Вы спрашиваете, почему я не считаю себя бизнесменом. Вот поэтому! Я постоянно спасал фестиваль. Каждый год брал кредиты. Кредиты тогда давались под 275 процентов, но их еще надо было найти, что-то отдать за них... Мы брали кредиты, делали фестиваль, потом полгода отдавали эти кредиты и брали новые... Все это навсегда выбило меня из бизнеса. Как бизнесмен я полный ноль.

Прощание с "Кинотавром"

- Почему вы продали "Кинотавр"?

- Не поверите, устал. Просто физически устал от того окружения людей, ради которого все и делал. Они из меня каждый год, как вампиры, высасывали здоровье. Они приезжали с женами, подругами, детьми, внуками, любимыми собачками... И всю эту ораву приходилось содержать. А если тебе по идеологии фестиваля данный человек оказывался не нужен, он вмиг превращался в твоего врага. Ну и кроме того... Когда я слышал стенания: "Страна в трудном положении, кино в трудном положении", - я всегда говорил: "В положении можно быть девять месяцев, а потом уже надо рожать". Так вот, отдавая "Кинотавр" в другие руки, я считал, что он в значительной мере выполнил свою задачу - поспособствовал возрождению отечественного кино. Кино пошло в гору, потому что страна подниматься стала. Так ведь не бывает: кино в кризисе, а вокруг все процветает. Как говорит Жванецкий: "Кастрюля не кипит в одном месте. Она либо вся кипит, либо не кипит вовсе". Словом, страна вышла из кризиса и кино вместе с ней. Начался прокат, появились фильмы, на которые стал ходить народ. И поэтому я расставался с фестивалем, во-первых, как человек, понимавший, что нельзя столько лет тянуть одну лямку, а во-вторых, как менеджер, сделавший свое дело. В какой-то момент я почувствовал, что становлюсь тормозом для развития "Кинотавра". Выросли нормальные ребята - Роднянский, Толстунов... Интеллигентные люди. У них есть средства. В том числе и средства массовой информации. У меня этого нет. Я понимал, что, отдав им фестиваль, продлю себе жизнь. После расставания с "Кинотавром" я года два лечился. У меня разыгрался сильный диабет. Диабет ведь от нервов. Нельзя же постоянно на нервах жить.

"Я нажил врагов"

- Вам дорого дался успех?

- Цена моего успеха - это наживание врагов. Первые пять лет фестиваль очень любили. Я просто купался в любви. Но как только Черномырдин - он тогда был премьером - выделил "Кинотавру" первый миллион долларов, появилось письмо девяти кинематографистов: мол, в то время как страна находится в кризисе, народ перебивается с хлеба на воду, в Сочи проходит роскошная тусовка за государственный счет. А то, что до сих пор в течение шести лет фестиваль делался вообще без копейки государственных денег, никого не волновало. Как только что-то начинаешь делать и у тебя это получается лучше, чем у других, ты наживаешь врагов.

- Завидовать чужому успеху - сугубо российская черта?

- Я раньше тоже так думал. А потом начал ездить по миру и увидел, что всюду так. Всюду успешные люди платят за свой успех наживанием врагов.

Фестивальная коммерция

- Все же не надо рассказывать, будто вы со своим "Кинотавром" в коммерческом смысле сидели на постной диете. Что-то ведь зарабатывали, наверное?

- Разумеется. Иначе фестиваль просто не смог бы существовать. Был, например, момент, когда Черномырдин предоставил "Кинотавру" таможенные льготы...

- Зачем таможенные льготы фестивалю?

- Ну, на провоз...

- Чего?

- Всего. Тогда это практиковалось. Скажем, РФС получала льготы, занимаясь экспортом алкоголя, табака...

- Я не понимаю, что мог провозить кинофестиваль.

- Да все. Алкоголь, аппаратуру - что угодно! И вот я начал готовить документы на оформление таможенных льгот, пригласил какого-то специалиста. Оказалось, что он давно дружит с "солнцевскими специалистами". И "солнцевским" моя затея очень не понравилась. Я понял, что мне надо отказаться от нее. И, слава богу, отказался. Иначе они меня просто убили бы. Ведь сам фестиваль - это не бизнес. Фестивалю нужны деньги только на то, чтобы поднять занавес. А больше и не надо. Все остальное можно заработать.

- На фестивале и вокруг него, вы хотите сказать, все было чисто, никаких нарушений закона?

- Всякое случалось. Время-то было сумасшедшее. И все-таки мне удалось создать дееспособную команду. Сейчас все эти люди продолжают работать на "Кинотавре". Да и вообще, возьмите любой фестиваль - всюду бывшие сотрудники "Кинотавра".

"Я получил в тюрьме инфаркт"

- За что вас судили?

- За хищение социалистического имущества в особо крупных размерах. Пришли ко мне в подвал описывать имущество. Описали приемник "Ригонда" и магнитофон "Романтика".

- Говорят, тюрьма дает и позитивный опыт. Это правда?

- Да. Я же в тюрьме инфаркт получил в ночь с 31 декабря 86-го на 1 января 87-го. Нас решили поощрить и включили нам новогоднюю трансляцию гулянья на Красной площади. И два здоровых мужика - со мной делил камеру министр транспорта Казахстана - лежали на нарах и плакали. А в три часа ночи у меня случился инфаркт. Отвезли в Склифосовского, откачали. Через три недели вернули обратно в камеру. И я понял: здесь я либо сдохну, либо выживу. Я начал качаться между двумя кроватями. Камера небольшая, можно было ногами - в чужую кровать, а руками в свою. Я начал с двух отжиманий и довел до тысячи в день. И еще - час прогулки на крыше. Когда в апреле я вышел на волю, во мне было семьдесят пять килограммов весу. Я потом взял свою кардиограмму, пришел к своему другу, врачу, но не сказал ему, что это моя кардиограмма. "Посмотри, - сказал, - был у этого человека инфаркт или не было?" Он смотрел минут десять. Потом говорит: "Такое впечатление, что не было".

"Я пожертвовал многим ради мужского тщеславия"

- Успех требует жертв?

- Лично мне приходилось жертвовать.

- Чем?

- Здоровьем, например. А еще - финансовым благополучием. Перед вами сидит человек, который не стал магнатом. Хотя, наверное, мог бы стать. Я пожертвовал многим ради мужского тщеславия, удовлетворить которое мне помог "Кинотавр".

- Финансовое благополучие для вас не синоним успеха? Наоборот, это плата за ваш успех?

- Именно так. Когда у меня накапливались деньги, я тратил их на какую-нибудь красивую идею. Я в этом не "виноват". Просто современный российский капитализм начался, когда мне было уже за сорок. Будь я тогда помоложе, я, наверное, тоже заболел бы денежной лихорадкой. Но эпоха "малиновых пиджаков" обошла меня стороной. До 87-го единственной моей мечтой было заглянуть за "железный занавес". И когда такая возможность появилась, передо мной не стояло дилеммы: потратить эти двадцать тысяч на полет в Бразилию или распорядиться ими так, чтобы они превратились в тридцать тысяч, в сорок, в пятьдесят... Для меня не было ничего важнее, чем возможность взять билет и полететь куда хочешь. Увидеть что хочешь. Прочитать что хочешь. Потому что я прожил сорок пять лет, не имея возможности ездить куда хочу, смотреть что хочу, читать что хочу. Словом, я проскочил момент, когда дико хочется разбогатеть. Теперь же и подавно нет такого желания. Для чего? Ну, дети. Ну, внуки. Так они уже сами нормально зарабатывают. А у меня нет охоты даже дачу купить. Мне под Москвой однажды показали кладбище дач. Там, наверное, шестьдесят или восемьдесят домов. Стоят себе, и неизвестно, кто их владельцы и где они. Люди куда-то пропали. Может, бежали из страны. А может, их убили, закопали. И вот стоят эти дачи. Мертвые...

Руки больше не потеют

- Вы однажды сказали: "Я не играю в игры, в которые проигрываю". В какие же игры, к примеру, вы не играете?

- Фраза принадлежит не мне. Это мой первый администратор сказал. Леня Бескин. Был такой. Когда меня поперли из "Щуки", я был вынужден пойти в администраторы цирка на сцене. И вот в Целинограде на гастролях мы в столовой во что-то играли, и я непрестанно проигрывал. Тогда Леня Бескин мне и сказал: "Мальчик, никогда не играй в игры, в которые проигрываешь".

- Не любите проигрывать?

- Не люблю.

- А часто приходилось?

- Не могу сказать, что я часто проигрывал. Скорее - отступал.

- Вы рисковать умеете?

- Вся история "Кинотавра" - сплошной риск. За мной же кредиторы тучей ходили. Меня вызывали на разборки. Я говорил: "Потерпите, ребята, я все вам отдам. Ну если не верите - убивайте". Каждый год происходили такие разговоры. Вообще моя жизнь состоит как бы из двух периодов. Есть жизнь до 87-го года. За нее мне одновременно и стыдно, и не стыдно. Стыдно - потому что это была убогая жизнь. Не стыдно - потому что советская машина всех одинаково перемалывала. Я о той жизни и вспоминать не хочу. Когда я руководил клубом и меня вызывали в горком партии, у меня там всегда потели руки. А в 87м году я провел в Подольске знаменитый рок-фестиваль. Меня вызвали в горком чихвостить. Я пришел и вдруг заметил, что руки у меня не вспотели. Вот с 87-го года и по сей день руки у меня не потеют.

О "дворняге" и "дворянстве"

Никита Михалков, будучи президентом Московского международного кинофестиваля, однажды так отозвался о сочинском "Кинотавре: "Рудинштейн пытался из "Кинотавра" сделать престижный кинофестиваль. Но дворняга никогда не сможет стать породистой собакой".

Хозяин "дворняги" публично ответил мэтру: "Вы обвинили "Кинотавр" в непородистости. Я прислушался и вынес на сцену настоящую породистую собачку - талисман фестиваля. И это вас тоже не устроило. Не обижайте собак, Никита Сергеевич, с дворовых собак начинаются "дворяне".