Поделиться
Не попав ни в одну памятную дату Павла Муратова (1881-1950), музейщики тем не менее нашли удачный повод, чтобы вспомнить своего знаменитого коллегу. К 100-летию выхода первого тома его "Образов Италии" Пушкинский устроил художественно-документальную выставку "Павел Муратов - человек Серебряного века".
Если француз, не лишенный культурных запросов, готовясь к путешествию в Италию, листает "Прогулки по Риму" или "Флорентийскую школу" Стендаля, то такого же склада русский скорее всего будет перечитывать известное троекнижие Павла Муратова. Вышедший ровно сто лет тому назад первый том "Образов Италии", как и все это издание в целом, стал для нескольких поколений историков эталоном искусствоведческого внятного письма, не впадающего в потемки специальной и формальной терминологии, а для культурного читателя - образцом прекрасной художественной прозы, которой, как выяснилось, можно поведать о сущности искусства, нисколько ее при этом не упрощая. Как отозвался первый рецензент на книгу Петр Перцев, "Муратов сумел сохранить изысканность, оставаясь общепонятным, и быть беспристрастным, не поступаясь субъективностью вкусов". Выдержавший еще до революции несколько изданий, переиздававшийся в 1920-е годы в Германии, этот труд уже в постсоветское время неоднократно воспроизводился в различных форматах и под различными обложками.
Разумеется, Италия глазами русских - давнишний любовный роман, к написанию которого многие наши соотечественники - и литераторы, и художники - приложили руку. Достаточно сказать то, что предыдущие перед Муратовым страницы были написаны Волынским и Мережковским. В отличие от них Муратов привнес в это "италоведение" эссеистику, жанр, который отличается не только и не столько артистическим письмом, но, и это главное, артистическим мышлением. Что дает простор для свободных, но вполне обоснованных культурных сопоставлений из различных эпох, что позволяет непосредственному впечатлению от какой-либо картины или памятника старины в полной мере раскрыться, забыв на время о вычитанном в толстых фолиантах истории искусства. Это можно было бы назвать культурным импрессионизмом или воображаемым путешествием по культурному ландшафту, где что ни поворот, то такая возвышенность, как Тициан, Беллини, Брунеллески, Микеланджело, такие мечтательные дали, как Фра Беато Анжелико, или такие строптивые ключи, как веселые авантюристы Аретино и Казанова. Эту широкую панораму искусства Италии Муратов смог рассмотреть, как говорил Грегори, "разумным глазом". А этот глаз, это видение ему "поставила" английская эссеистика, а именно Уолтер Патер, чьи знаменитые "Воображаемые портреты" вышли в муратовском переводе.
Любопытно еще и то, что с помощью этой настроенной оптики Муратов смог рассмотреть и древнерусскую икону, которую он в отличие от своих предшественников ученых-историков Кандакова и Успенского первым увидел как именно художественное произведение, а не просто предмет старины и археологии. Расчищенные от копоти и потемневшей олифы реставраторами-старообрядцами, эти иконы предстали как равные шедеврам итальянского Проторенессанса, искусства XIII века, завершив собой картину европейского культурного ландшафта, раскинувшегося между Византией, Италией и Русью. Не случайно Игорь Грабарь, составлявший в начале века первую "Историю русского искусства", после рекомендации Николая Врангеля ("попросите Муратова, пишет он хорошо и понимает вещи "по-человечески", а не "по-успенски") предложил автору "Образов..." написать том о древнерусской живописи, доверяя его глазу и, конечно же, слогу.
Вероятно, сочетание этих двух дарований создали из Муратова, что называется, "человека дела", способного не только к методичной музейной работе (некоторое время он был хранителем в Румянцевском музее), но и к издательскому делу (он выпускал художественно-литературный журнал "София"). Будучи не только писателем, но и критиком тогдашнего современного искусства (известны его блестящие очерки о Серове, Кончаловском, Борисове-Мусатове, Ульянове, книга о Сезанне), Муратов позднее, уже в эмиграции, предстал как очень точный в своих прогнозах социолог-аналитик, оценивавший состояние современного общества с позиций культуры. Его статьи и очерки, опубликованные в эмигрантской прессе в 1923-1934 годы и посвященные таким до сих пор актуальным вопросам, как конфликт между культурой и техногенной, развлекательной цивилизацией, впервые были собраны под одной обложкой издательством "Прогресс" восемь лет тому назад. Озаглавленный "Ночные мысли", этот сборник, однако, полон светлых идей. Прекрасный и в общем-то нормальный когда-то русский язык, каким это все изложено, сегодня воспринимается почти что как иностранный.