Солженицын победил Судьбу: издана первая полная биография писателя

В издательстве "Молодая гвардия" в серии "Биография продолжается...", примыкающей к знаменитой серии "Жизнь замечательных людей", вышла книга писателя и литературоведа Людмилы Сараскиной "Александр Солженицын".

Несмотря на то что книги о Солженицыне уже были (Ю. Мешков, Ж. Нива, Н. Решетовская и др.), можно с уверенностью сказать: это первая полная биография живого классика. Самая полная на сегодняшний день.

Книга была ожидаемой. "РГ" публиковала интервью с ее автором. Неожиданным было скорее само решение Людмилы Сараскиной написать и издать такую книгу при жизни ее героя, причем решение, поддержанное героем, иначе не было бы многочасовых бесед автора с Солженицыным и допуска к семейному архиву. Кого-то это обстоятельство будет сильно раздражать. Прижизненных биографий не имели ни Пушкин, ни Достоевский, ни Толстой. Случай, когда биограф собирает материалы, прибегая к участию "субъекта" своего исследования, причем сознательному участию - тоже не частый. Так, например, создавалась первая реальная (не мифологическая) биография Горького писателем Ильей Груздевым в конце 20-х первой половине 30-х годов прошлого века. Но очевидно, что между Горьким и Солженицыным, как писателями и проповедниками, лежит пропасть. Почему же так произошло?

Выскажу странное на первый взгляд объяснение. Солженицын - исключительно победоносный человек. Но это не везение, которое достается обычным людям. Обозревая невероятное пространство фактов его биографии, скрупулезно изложенных Людмилой Сараскиной и хаотически (и не полностью) известных до ее книги, прежде всего поражаешься одной принципиальной вещи. Солженицын, будучи писателем глубоко русским, не в узко национальном смысле, но по самому типу своего мироощущения и самовыражения, напрочь ломает привычный архетип судьбы русского писателя и в особенности писателя ХХ века.

Что должно случиться с большим русским писателем в ХХ веке? Его должны расстрелять (Гумилев), должен повеситься, застрелиться (Есенин, Маяковский), закончить дни в бедности в эмиграции (Бунин) или в богатстве и роскоши, но под домашним арестом (Горький), должен быть уничтоженным в лагерях (Клюев, Мандельштам), задохнуться от невозможности быть напечатанным (Булгаков, Платонов, Шаламов), подчиниться Системе (Шолохов) - словом, либо его должны убить (в буквальном или расширенном смысле), либо он должен убить себя сам (варианты: спиться, попасть в богадельню, жить вдали от родины и т. д.) Архетип русской судьбы не позволяет стать победителем при жизни. После смерти - ради бога. При жизни - нет.

Это даже поразительно, но Солженицыну постоянно желали и желают смерти люди, искренно полагающие, что любят этого писателя. Ну вот умер бы он после "Ивана Денисовича...", после "Архипелага"... Вот если бы в 1974-м его не выслали в Германию, а закатали за полярный круг (этот вариант рассматривался), если бы - еще лучше - уничтожили физически, вот это был бы русский писатель! "Если бы он умер по дороге (Владивосток - Москва. - Прим. ред.), тогда бы ему раздалась хвала из уст всех политиков" - всерьез говорилось в программе "Взгляд" в 1994 году.

Солженицын первый из русских писателей осмелился сам расставить вехи своей судьбы. Причем сознательное выстраивание этой судьбы, как явствует из книги, началось вовсе не после лагеря. Он и до и после ареста и первого ошеломления от него оставался убежденным: так надо! это правильно (для него)! Таков его, с одной стороны, предначертанный, а с другой - сознательно выбранный путь.

Солженицын - победитель. Ему удалось то, что не удалось его любимому историческому герою Петру Столыпину. Он победил даже не Систему, а Судьбу. Согласно неписаному коду русской судьбы, он должен был физически погибнуть, много раз быть раздавленным, сойти с ума или... подчиниться. Не Системе даже, а Судьбе. И вот этого наше традиционное сознание не выносит. Речь не о явных недоброжелателях и клеветниках, которые в книге Сараскиной расставлены по полочкам, как в кунцкамере. Речь как раз о тех, кто любит Солженицына, хотя бы частично (кто - "Ивана Денисовича", кто - "Матренин двор", кто - "Архипелаг"), но при этом никак не может осмыслить принципиальную новизну этой русской судьбы.

Еще и биография! Это уже слишком! Но задумаемся: разве не замечательно, что мы имеем (и будем иметь) биографию Солженицына, которую он сам читал и которую, по всей видимости, одобрил. Любого рода биографические версии, концептуальные соображения, "пересмотры" и т. д. еще будут, будут и будут. Но даже приблизительного аналога этой книги не будет никогда. Эта книга в любом случае - феномен, как и собственные произведения писателя. Это биография Солженицына, заверенная его рукой.

Людмила Сараскина решилась на очень трудный поступок. Она биограф опытный и не могла не понимать, какая задача стояла перед ней. Самый простой выход был - сделать нечто вроде документальной хроники, но это был бы не ее выбор. Она биограф страстный и пристрастный и никогда не скрывала этого, ни в книге о возлюбленной Достоевского и Розанова Аполлинарии Сусловой, ни в книге о позабытом Николае Спешневе. Но там были камерные случаи, к тому же, в силу малой известности, крайне выигрышные для биографа. Писать биографию живого классика в сотрудничестве с ним - задача немыслимо трудная, щепетильная, требующая особого такта и чутья. А учитывая то, что Солженицына всегда сопровождало большое количество врагов, это еще и серьезный личный риск. Книгу будут читать как заказную и попробуй объяснить истинные мотивы своего труда.

Понимая это, автор в самом начале книги как бы "подставляется", как бы дает в руки потенциальным противникам последние козыри против себя. Да, она пишет апологетику Солженицына. Но "апологетика" в точном смысле этого греческого термина - "заступничество, взятое по совести обязательство оправдать свой предмет в глазах истории, защитить его перед несправедливым судом общества, очистить от клеветнических нападок и ложных обвинений". Нужно ли напоминать, что клевета сопровождала Солженицына всегда?

Людмила Сараскина написала свой труд достойно и в то же время с огромным темпераментом. "Там нет истины, где нет любви - этой христианской максимой решается вечный спор между "биографами-апологетами" и "биографами-судьями", - пишет она в начале. Это книга писателя и очень дотошного ученого, не позволяющего себе ошибаться в фактах, но позволяющего оставлять для себя простор для личного отношения к своему герою.