Российский ученый открыл механизм возникновения злокачественных опухолей

Одним из лауреатов Конкурса 2007 года для молодых ученых, который проводит Российская академия наук, стал кандидат биологических наук Омар Кантидзе из Института биологии гена РАН. С ним встретился корреспондент "РГ".

Российская газета: Один из главных критериев отбора победителей - публикации в ведущих научных изданиях. Вам всего 25 лет, а у вас уже несколько статей вышло в авторитетных международных журналах, что, конечно, очень престижно. В чем суть исследований?

Омар Кантидзе: Они связаны с возникновением злокачественных опухолей. Известно, что импульсом для их появления очень часто служит сбой в работе генов. Когда все в норме, то одни гены работают постоянно, другие могут по команде организма включаться или, наоборот, выключаться, третьи - плавно менять свою активность и т.д. Главное, чтобы весь этот генетический ансамбль находился под контролем и не выдавал, образно говоря, никаких диссонансов.

А вот если это все же происходит, то тонкое равновесие в организме нарушается, и клетки могут неконтролируемо делиться, что приводит к появлению опухоли. Мы стали смотреть, почему вдруг гены выпадают из ансамбля и начинают "играть" не по правилам. Но это уже финал процесса, а требовалось разобраться в его истоках.

РГ: То есть раскрутить всю цепочку с самого начала?

Кантидзе: Совершенно верно. Известно, что генами управляют вполне определенные белки, а они, в свою очередь, закодированы с помощью ДНК. Именно они дают старт всему механизму, который может привести к появлению опухоли. Схема примерно такая: сбой в ДНК приводит к тому, что рождаются неправильные белки-химеры. Они могут активировать не свои гены, а какие-то совсем чужие. Так начинается рассогласование во всей генной системе.

РГ: Но какова первопричина? Отчего происходит сбой в ДНК?

Кантидзе: Мы изучали одну из причин - химиотерапию, которую применяют при лечении опухолей. Этот метод в ряде случаев позволяет избавить человека от того или иного вида рака, но может породить вторичный лейкоз. То есть один рак лечат, а получают другой. Почему?

Оказалось, что противоопухолевые препараты разрывают цепочки ДНК. Однако мудрая природа заложила в ДНК "швейную машину", которая сшивает места разрыва. Причем таких "зингеров" несколько, все они действуют на разных принципах, но в случае химиотерапии работает преимущественно одна система сшивки.

Так вот нам удалось показать, что она делает это неправильно. Именно поэтому отремонтированные ДНК и порождают белки-химеры, которые затем вносят разлад в работу всей генной системы, вызывая появление опухолей.

РГ: Как этот вывод можно использовать в онкологии?

Кантидзе: Здесь возможны самые разные варианты. Например, можно подбирать такой противоопухолевый препарат, чтобы при химиотерапии исключить именно этот "неправильный" метод сшивки, а перейти на другой, более "медленный", но сшивающий правильно. И тогда возможно удастся исключить вторичный лейкоз.

Но есть и другая сфера применения - тестирование самих противоопухолевых препаратов. Мы создали генно-инженерную конструкцию, куда собрали участки разных генов. Воздействуя на нее лекарством, видим, что происходит с ДНК, насколько много в ней появляется швов. Так можно отбирать препараты, которые нанесут организму минимальный вред.

РГ: Сегодня именно наши биологи пользуются в западных университетах наибольшим спросом. Вы вполне успешный ученый, имеете хорошие публикации. Нет искуса уехать? Ведь там лучше условия для работы, есть самое современное оборудование, реактивы...

Кантидзе: Честно говоря, за границей я вообще не работал, хотя возможности были. Надолго уезжать не очень-то хочется, а на короткий срок не было смысла. Здесь работы все время хватало, проект шел за проектом. Что касается оборудования, то сейчас с ним особых проблем нет. Все, что надо, покупают.

РГ: В научном сообществе много спорят о проблемах науки. На страницах "РГ" молодые ученые высказывали довольно резкие суждения в адрес руководства РАН. Что, на ваш взгляд, более всего мешает нашей науке эффективно развиваться?

Кантидзе: Мне кажется, что в ней велик балласт. Люди приходят на работу, вроде бы что-то делают, но куда-то все исчезает. Нет никаких итогов их деятельности, нет статей в журналах. И таких людей очень много. С этим связана другая проблема - разобщенность сильных ученых. С кем им общаться, обсуждать свои эксперименты, если в институтах основная масса - балласт. А ученые обязательно должны вариться в научном котле, тогда и рождаются новые идеи.

Очень больной вопрос - аспирантура. Здесь множество проблем. Скажем, человек защитил диссертацию, куда потом идти? В институтах сейчас вовсю ведется сокращение, и нет ставок. Казалось бы, надо сокращать тот самый балласт, но этого не делают. И начинают для молодых ученых придумывать какие-то схемы, чтобы как-то их пристроить. Все это странно. А потом удивляются, почему почти сразу после защиты ученые уезжают работать за границу...