Для журналистов, работающих в "горячих точках", нужны специальные курсы

Гибель на войне входит в сферу профессионального риска журналиста. Увы, это подтвердил и конфликт в Южной Осетии. В ходе коротких боевых действий погибли четверо журналистов, еще десять были ранены. В процентном соотношении, если брать сколько всего было в зоне боевых действий, потери больше, чем в армии.

Почему журналисты попали в прицел? Как спасти пишущего человека от пули? "Российская газета" провела совет экспертов. В редакцию пришли президент Ассоциации военной прессы, автор и руководитель курсов "Бастион" полковник Геннадий Дзюба, известный журналист Владимир Снегирев, прошедший многие "горячие точки". Тележурналист "России" Александр Сладков, спецкор газеты "Московский комсомолец" Виктор Сокирко и обозреватель "РГ" Тимофей Борисов только что вернулись из Южной Осетии.

Считаю рану журналистской удачей

Российская газета: Александр, вы приехали на наш совет прямо из госпиталя. Многие смотрели ваши репортажи из Цхинвала. Но подробности интересны всем. Расскажите, что с вами случилось?

Александр Сладков: Мы попали в засаду. В колонне войск находились съемочная группа нашего канала, а также журналисты "Московского комсомольца" Виктор Сокирко и "Комсомольской правды" Александр Коц. Мы оказались в двух с половиной метрах от грузинского спецназа. Они занимали позиции, рассеявшись по кустам. Наши военные вступили с ними в бой. Действовали довольно профессионально.

РГ: Военные выполняли свою работу. А был ли оправдан ваш риск?

Сладков: Я считаю, мы правильно там находились, потому что должны были увидеть все своими глазами.

РГ: А где именно вы попали в засаду?

Сладков: В самом Цхинвале. Я считаю, это наша журналистская удача, что оказались там, и потом написали, выдали в эфир. Это был наш долг. И, конечно, удача, что остались живы.

Виктор Сокирко: Это было в центре города. Я потом по карте смотрел: улица Привокзальная, которая выходит прямо на вокзал.

Сладков: Колонна ушла назад: это было правильно, они вышли из-под обстрела. А мы в начале боя спрыгнули на землю и остались. Из 11 человек в этой группе было пятеро журналистов. Еще с нами был командующий армией, начальник артиллерии, замполит Денис Веселов и солдаты.

РГ: Как вы уже говорили в репортажах, в бою был сразу же ранен оператор. Кто потом снимал?

Сладков: Какое-то время я, потом сам был ранен. Затем снимал видеоинженер. Но при этом он еще оказывал помощь раненым, которые находились возле него,- командующему и нашему оператору. Он их перевязывал и выносил из-под обстрела, тоже был ранен. Потом вернулись две бронемашины. Мы сумели заскочить в них, загрузили туда раненых. А ребята - Виктор Сокирко и Александр Коц - продвинулись дальше вместе с другой группой. И попали еще в одну засаду.

Женский взгляд в прицеле

Сокирко: Я думаю, из засады мы вышли с минимально возможными потерями. Военные, которые погибли, они реально нас защищали.

Сладков: Да, ценой собственной жизни они помогли нам вырваться. В том числе - майор Денис Ветчинов, получивший посмертно звание Героя России.

Сокирко: В самом начале боя, когда все спрыгнули с брони, я немного задержался на бронетран спортере. Подумал: сейчас колонна выйдет на полной скорости из-под обстрела, есть такая тактика, потом развернется, займет боевую позицию и вступит в бой.

Я прижался к броне моторного отсека, смотрю, ситуация разворачивается не совсем так. Потому что впереди подбили бээмпэшку, колонна встала, начался бой.

Я понял, что нужно спрыгнуть на землю, найти укрытие. И в этот момент увидел нацеленный на себя автомат. Женщина-грузинка. Ей было лет 25. Я успел заметить, что она миниатюрная, что красивая.

РГ: В форме?

Сокирко: Да. В натовской военной форме, в каске, с автоматом АК-74.

РГ: Какое было расстояние?

Сокирко: Метров шесть. Практически в упор. Я помахал ей рукой и крикнул: я журналист. У меня куртка была такая достаточно светлая и брюки светлые, видно, что это не военная форма. И женщина не выстрелила.

Если бы я стал прыгать, прятаться, может быть, возможно, у нее была бы другая реакция. Но она опустила автомат.

Сладков: Мы сначала переговаривались. Я не знал, что делать с камерой. Спрашивал: Вить, ты снимать умеешь? Он: нет, не умею. Такой спокойный разговор был. А потом мы оказались с ним в одном кювете. Но прежде в этом кювете сидели три грузина. В них бросили гранату, их подбросило, они упали втроем. Потом я видел их тела. Переползал по ним туда и обратно.

Сокирко: Я был и в Афганистане, и в Чечне, и в Югославии. Но такого близкого огневого боя никогда не наблюдал. Обычная ситуация: перестрелка идет на 50, 100 метров. А здесь стреляли прямо в упор. Между стреляющими расстояние было порой три-четыре метра.

РГ: Корреспондента "Комсомолки" ранили у вас на глазах?

Сокирко: Да. Сначала мы одной группой сидели в небольшой ложбинке, укрытие было ненадежное. А к грузинам подходило подкрепление, было видно, что их становится больше и больше. Генерал Анатолий Хрулев сам бросал гранаты в грузин. Затем взял автомат. Мы решили идти в хвост колонны, потому что там было достаточно тихо. Сначала мы пошли с Денисом Ветчиновым. Он первый погиб. Там забор и густые заросли, кустарник. Майор закричал, увидев грузин, начал стрелять, упал. Я упал и отполз.

Майор Захаров, комбат, бросил гранату и стал стрелять из автомата. Он их положил. Всех четверых. Мы прошли дальше по склону. Через 10-15 метров увидели, как навстречу бежит грузин с гранатометом. Саша Коц ему кричит: я журналист. А он ему в ответ: а я киллер. И стреляет из гранатомета. Граната попадает в солдата-контрактника, который тоже шел с нами. Он принял на себя все осколки.

РГ: Что стало с этим киллером?

Сокирко: Его срезал майор Захаров, который находился чуть сверху. Они начали стрелять практически одновременно. От взрыва гранаты меня оглушило. Когда я очнулся, увидел, что на мне лежит сержант, рядом подполковник-артиллерист, пробитый весь. Мы его потом в госпитале встретили.

РГ: Он остался жив?

Сокирко: Артиллерист - да. У него три пулевых ранения. А чуть дальше майор Ветчинов лежал. Он еще был жив. Ему сержант кричал: замполит, здесь раненые. Ну а он молчал. Человек уже умирал. Чувствую, нога у меня на чем-то лежит, каком-то возвышении. Посмотрел, а там полголовы солдата. Его разорвало так. У меня перед носом лежал разорванный ботинок с куском ноги, голова сзади, какие-то куски.

А бой продолжался. Сержант мне предлагал взять автомат. Я говорю: ты чего, журналистам нельзя брать оружие. Начал искать медицинский пакет, перевязал майора Захарова. Причем он еще разговаривал, так слабо, но разговаривал. Приподнимал голову, смотрел на этого грузина, которого свалил, чтобы убедиться, что тот мертв.

У майора Ветчинова нашелся санитарный пакет. Я перебинтовал голову замполиту. Потом других осмотрел. У Саши Коца разорвана правая рука. Была видна кость. Я потрогал ее: кость была цела. Говорю: Сань, зажми, просто держи руку и все.

Сладков: Кстати, к вопросу о профессионализме журналистов. У Виктора была светлая одежда. Это важно. В запале боя обе стороны, как правило, стреляют во все, что движется. Там трудно разбирать. Важно, чтобы гражданского человека, журналиста, могли отличить сразу. Иначе могут задеть не только чужие, но и свои. Темные одежды, особенно напоминающие камуфляж, могут превратить человека в мишень.

В бой за репортажем

РГ: Вот мы подошли к главной теме: безопасность журналиста на войне.

Сладков: Журналисту обязательно нужен опыт и психологический, и чисто практический. Потому что в экстремальной ситуации он должен сориентироваться, оценить обстановку, откуда стреляют. Причем - стреляет не только противник, но в каком направлении и как ведут огонь свои же войска, с которыми ты приехал.

Сокирко: Надо наблюдать за военными, как они себя ведут. Куда они отвечают огнем, где наибольшая опасность, как они прячутся.

Сладков: В данном случае в переделке оказались опытные люди, и это позволило избежать больших потерь.

РГ: Должен ли спецкорреспондент проходить начальную военную подготовку? Если да, кто должен этим заниматься: сами редакции, силовые ведомства, частные службы безопасности?

Сладков: Я сам в прошлом военный. Но раньше был скептически настроен по поводу бронежилетов, шлемов и прочих средств защиты для журналистов. Меня заставила изменить точку зрения ситуация, в которой мы оказались вместе с Виктором Сокирко в Цхинвале. Теперь считаю: да, должны быть удобные средства защиты и человек должен уметь действовать в разной ситуации. В общем, нужна подготовка.

РГ: Нет ли здесь противоречия: с одной стороны, рисковать, чтобы все посмотреть, с другой - защищать себя и прятаться за броню?

Сладков: С каждой войной, которую переживает человечество, растет процент пострадавших среди гражданского населения. И соответственно меньше потерь среди военных. Почему? Потому что военная среда постоянно учится не только поражать противника, но и всем методам выживания, защиты, обороны. И я считаю, что точно так же и журналисты должны исповедовать безопасность как науку. Нормальный журналист, работающий в "горячих точках", должен знать, уметь и постоянно тренироваться, как действовать в боевой ситуации.

РГ: К сожалению, проблема, где журналисту набрать боевой опыт, как таковая не стоит. И не стояла. Владимир Снегирев прошел практически все "горячие точки": Афганистан, Ирак, Чечню... Владимир Николаевич, как вы считаете: надо ли корреспонденту учиться работать на войне?

Владимир Снегирев: Я три дня не отрываясь смотрел репортажи из Южной Осетии. К сожалению, я виноват перед коллегами. Это первый военный конфликт за последние 20 лет, в котором я не участвовал. Так получилось. Честно говоря, мне кажется, сейчас более важно поговорить не о том, как уцелеть журналисту, а почему мы проиграли информационную войну.

РГ: Вы считаете, что мы проиграли?

Снегирев: Да. Мы не рассказали убедительно миру, за что там сражались. И наши журналисты, и средства массовой информации опоздали, не донесли нашу точку зрения...

Сладков: Почему? Я не согласен. Мы приехали, написали репортажи. В Южной Осетии работало несколько групп ВГТРК. А были и другие каналы плюс газетчики.

Снегирев: Журналисты отработали в Южной Осетии прекрасно, проявили профессионализм. Но в целом информационную войну мы проиграли. Вот о чем надо говорить. Мы не смогли найти правильные ходы, правильный тон, не убедили мировую общественность в каких-то вещах. Что, мне кажется, обязаны были сделать. Репортажи хорошие, общей картины нет. Поступательности нет. Убедительности нет. Адекватного ответа грузинской пропаганде нет.

По журналистам прямой наводкой

Геннадий Дзюба: Думаю, при всем желании доказать всему миру свою позицию в данной ситуации на том этапе было невозможно. Почему? Поясню. В ту самую ночь, когда начались боевые действия, мне стали звонить журналисты из Цхинвала. Я пытался как-то успокоить ребят, подсказать, как действовать. Например, говорил отползти от окон, когда начался бой. Спросил, с кем находитесь? Отвечают: мы с осетинами в камуфляжах. Говорю: отойдите от военных, сейчас будут врываться в здания, в подвалы, будут уничтожать гранатами, стрелять, вы попадете под раздачу, отползите.

Тимофей Борисов: Возможно, кто-то посчитает такую позицию трусостью. Но журналист - не воюющая сторона. Он не должен брать в руки оружие. Для него в данной ситуации главное - уцелеть, чтобы потом рассказать читателям, что он видел.

Дзюба: Большая группа журналистов находилась в доме возле штаба смешанных сил по поддержанию мира. Раньше эта территория являлась табу для всех обстрелов. Все стороны знали, что там собираются журналисты. Поэтому и сейчас мы подумали, что произошла ошибка. И ночью я начал докладывать в дежурную службу Генштаба, Совет безопасности, Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, чтобы они через МИД официально дали сигнал грузинской стороне. Пытались объяснить, что в зоне находится группа журналистов до 10 человек. Однако это результатов не дало. По всем признакам мишенью были именно журналисты. Грузинские войска не могли не знать, в кого стреляют.

РГ: Может, они приравняли российских журналистов к солдатам?

Дзюба: Там были не только российские. Я спросил у звонивших: кто вместе с вами? Они начали перечислять журналистов. И назвали съемочную группу одного из западных каналов, а также представителей агентства Рейтер.

РГ: В Цхинвале?

Дзюба: Да. Они были там в первые минуты. Точно так же попали под удар грузинских войск. Так что для западных журналистов не было тайной, кто на кого напал. Но при этом события освещались так, как освещались. Объективности мы не дождались. Такое отношение западных СМИ, которые раньше были для нас мерилом свободы слова, стало новшеством.

Борисов: К сожалению, как они работали в Цхинвале - пример того, как работать не надо.

Дзюба: Ни СNN, ни Рейтер, ни другие не захотели показать правду. Нашу точку зрения на Западе не хотели слышать. Почему так случилось, тема отдельного разговора.

Бронежилет свободе слова не помеха

Борисов: Думаю, излишние меры безопасности могут помешать свободе слова. Власти - и у нас, и на Западе - часто используют их, чтобы ограничить работу журналистов, а вовсе не защитить.

Дзюба: Свежий пример из грузинских событий. Съемочная группа канала "Раша тудей" работала со стороны Грузии. Все официально: визы, аккредитация. Ребята смогли добраться до Цхинвала через Гори, сняли, успели отправить снятое, а затем были избиты грузинскими спецслужбами.

РГ: Где? В зоне боевых действий?

Дзюба: Нет, уже в Тбилиси, в гостинице. Сотрудники спецслужб вызывали наших ребят по одному в номер, допрашивали, избивали. В итоге отняли камеру и кассеты. Николай Баранов, журналист канала, приехал в синяках.

Кровь в прямом эфире

Снегирев: В качестве примера журналистского мастерства западной прессы хочу привести случай с моим старым знакомым Джоном Симпсоном. Пять лет назад, когда американские войска вошли в Ирак, он вел с войны прямые репортажи Би-би-си. Очередное прямое включение. Он стоит перед камерой, говорит примерно следующее: мы находимся в Северном Ираке, идем колонной на Багдад, вот летят наши самолеты, они проходят мимо нас... И вдруг эти самолеты атакуют по ошибке эту колонну. Джон Симпсон, репортер Би-би-си, которому уже далеко за 60, продолжает вести репортаж. Осколком ранен, весь в крови. Но продолжает вести репортаж под огнем. Убивают оператора. Камера падает. Джон Симпсон поднимает ее и не отключается от эфира. Для меня это был пример журналистского долга. Но тот репортаж - а это уже к вопросу об объективности - потом нигде и никогда не повторяли. О нем вообще стараются не вспоминать, ведь речь шла о военной ошибке, так называемом дружественном огне.

Каска спасет прессу

Борисов: Я часто бывал в "горячих точках" и видел, что западные журналисты отправляются на войну полностью экипированными: с бронежилетами, пайками, космической связью...

Снегирев: Вспоминаю "Бурю в пустыне", 91-й год. Мы прибыли туда с моим коллегой Сашей Ухиным как два советских журналиста. Больше никого из советских там не было. Были американцы, японцы, французы, немцы, весь мир и два советских. Все западные журналисты были экипированы, заметьте, это 91-й год: бронежилеты - раз, каски - два, спутниковая связь - три. Это я говорю про пишущих, а про телевизионщиков я вообще молчу. Далее, страховка у каждого журналиста. Причем на очень большую сумму. Человек знал, за что рискует. Это часть профессии. Никакого героизма здесь нет.

РГ: Дело не в героизме.

Снегирев: Они зарабатывают на этом. Это тоже правильно.

Сладков: Хочу сказать, на ВГТРК давно все эти вопросы решены. У каждого журналиста страховка, у каждого был бронежилет, шлем. Все нормально, отлично организовано.

Борисов: Почему же ты оказался в бою без бронежилета и шлема?

Сладков: Там ситуация такая, что мы неожиданно попали. Поэтому не надели бронежилеты и каски. Они у нас с собой были.

РГ: На ваш взгляд, заботиться о журналисте должно то средство массовой информации, которое командирует своего человека в "горячую точку"?

Сладков: Безусловно.

Борисов: Бронежилеты нужны, но, скорее, для самоуспокоения. В любом случае от выстрела снайпера не поможет и тяжелый бронежилет.

Дзюба: Моя позиция такова: первое, журналист должен иметь расширенную страховку, причем эта страховка, желательно, не должна зависеть от потенциала средства массовой информации.

РГ: Тогда за чей же счет?

Дзюба: Этот вопрос и надо обсуждать на государственном уровне. Возможно, общую страховку должны обеспечивать общественные организации журналистов, возможно, Роспечать.

"911" на войне

РГ: Экипировку тоже надо выдавать централизованно?

Дзюба: Думаю, большинство редакций, посылающих корреспондента на войну, могут себе позволить закупить экипировку. Есть различные средства защиты. Сейчас разрабатывается бронежилет класса защиты, который испытывается с пяти метров. Он легкий и может защитить от снайпера.

Помимо элементов бронезащиты должны быть индивидуальные средства оказания медицинской помощи. Кроме того, необходимы курсы подготовки журналистов, работающих в "горячих точках". Благодаря Союзу журналистов Москвы был создан этот уникальный проект в России - учебно-практические курсы "Бастион". Они предназначены для специальной подготовки и журналистов, и представителей информационных структур заинтересованных ведомств. То есть это сотрудники пресс-служб минобороны, ФСБ, МВД и так далее. Мы смогли провести только четыре набора. Прошли подготовку 150 человек.

РГ: Журналисты платят за эти курсы?

Дзюба: Никто из журналистов не платит. Почему эти курсы являются полезными? Это не факультативные занятия за столом. Это моделирование ситуации. Идет колонна, гремят взрывы, грязь летит. Захват заложников, мешки на голову, стрельба. На курсах мы хотим не только дать подготовку, но и напугать тех, кто морально не готов к такой работе. Возвращаясь к Южной Осетии, хочу напомнить: журналисты не растерялись, действовали, оказывали медицинскую помощь. Это говорит в том числе об их психологической устойчивости.

Борисов: Еще есть проблема: пресс-службы силовых ведомств не всегда помогают журналисту работать в "горячей точке".

Сладков: Да, было бы хорошо, допустим, если бы я мог приехать на какой-то стационарный пункт, машина пусть будет и палатка, и отправить оттуда материал или позвонить. Решить какие-то бытовые вопросы. Просто подзарядить батарейки.

Дзюба: Это действительно проблема.

Борисов: Обязательно при минобороны должен быть создан мобильный пресс-центр. Это важно даже с точки зрения информационной войны. Даже передать информацию часто проблема: подразделения радиоэлектронной борьбы глушат связь. Только у военных есть аппаратура, закрытые каналы, которые позволят передать репортажи.

Дзюба: Поправлю: пресс-центр должен быть межведомственным. Что касается специального оборудования, то на протяжении последних лет как раз разрабатывается такая машина. В ней установлены ноутбуки, пылезащитные, влагозащитные, ударопрочные, различное оборудование для передачи информации по защищенным каналам.

РГ: Нередко в пресс-службы силовых ведомств попадали люди, которые терпеть не могли журналистов.

Дзюба: Подвижки к лучшему есть. Не так давно в министерстве обороны был введен институт помощников командующих по СМИ. То есть это на уровне чуть ли не дивизии.

Необходима какая-то межведомственная информационная группа быстрого реагирования. Мы вышли с предложением, чтобы было финансирование, допустим, экстремального консультационного центра. Что-то вроде "911" для журналистов.