Поделиться
С тех пор как депутат Олег Морозов занял место за столом президиума Госдумы в качестве первого вице-спикера, он стал человеком регламента. Положение ведущего пленарное заседание обязывает. Комментировать речь коллеги нельзя, даже если очень хочется. Аргументы "за", аргументы "против", вопросы от фракций, час голосования - все расписано.
Российская газета: Олег Викторович, а насколько обязанность, уже, наверное, вошедшая в привычку,строго соблюдать думский регламент влияет на вашу жизнь вне думских стен?
Олег Морозов: На самом деле я совершенно нерегламентный человек. Никогда не обедал, не завтракал, не ужинал по часам. В том, что касается работы, я действительно человек очень пунктуальный и обязательный. Не люблю людей, которые не умеют дер жать слово, людей, которые не выполняют порученное дело. И когда сталкиваюсь с чем-то подобным, испытываю внутреннее разочарование. Но в обустройстве личного пространства я человек совершенно необязательный, свободный - ровно до того момента, пока это не наталкивается на интересы других.
РГ: В одном из интервью вы сказали, что нужно соблюдать правила игры. А вы всегда их соблюдаете?
Морозов: Правила игры для меня в первую очередь - это правила публичного поведения, правила публичного общения с людьми: что можно себе позволить, а чего нельзя. Некоторые табу веками выработаны. Чему-то мама с детства учила. Я, например, считаю неприемлемым, если начальник не сдержан в отношении с подчиненными, которые не всегда, а скорее всего, никогда не могут ответить ему тем же.
РГ: Что для вас еще табу не по службе, а по жизни?
Морозов: Это библейский принцип - не желай другому того, чего не желаешь себе. Я, например, крайне нетерпимо отношусь к любым проявлениям человеческой непорядочности. Когда тебя подставляют, ведут за твоей спиной какую-то закулисную возню.
РГ: Вас часто "подставляли"?
Морозов: Крайне редко. Видимо, так устроено, что людей, которые меня не любят и которых я не люблю, рядом со мной нет. Нас жизнь как-то разводит, мы с ними не пересекаемся. И слава богу, пускай они меня не любят на расстоянии, меня это вполне устраивает. А всем нравиться невозможно. Ведь ты не червонец, чтобы всем нравиться, как говорил Зощенко.
Табу для меня - это то, что относится к области заповедей, морали. Понятно, что человек не может безоговорочно жить по этим правилам. Наверное, каждый, анализируя свою жизнь, находит в ней какие-то вещи, какие-то поступки, за которые стыдно. А если человек считает свою жизнь совсем безупречной, то, значит, что-то с "крышей" неправильно и надо идти к врачу-психиатру. Но все-таки я хочу верить, что мои близкие, мои друзья, мои сослуживцы не имеют много оснований упрекнуть меня в том, что я где-то поступил в отношении них непорядочно, что-то делал в отношении них закулисно.
И еще я ужасно не люблю в людях неумение себя осознать во времени и в пространстве, когда человек хочет казаться не таким, каков он есть на самом деле, что-то из себя, как принято говорить, "корчит", изображает. Поэтому я очень боюсь, что, не дай бог, буду когда-нибудь неадекватен в самооценках, стану их завышать. Мой отец своей жизнью показал мне блистательный пример. Он был большим начальником долгие годы - партийным, военным. Его карьера была достаточно успешная и энергичная до тех пор, пока он однажды серьезно не заболел и вынужден был уйти со своей последней высокой должности. Стал преподавателем в техникуме. Пришлось менять образ жизни, какие-то привычки. Но я прекрасно видел, что отец от этого не испытывал никакого дискомфорта. Он по-прежнему оставался таким, каким был, его по-прежнему окружали те же люди, с которыми он был близок. И он очень спокойно, по-человечески ровно прошел эту свою другую часть жизненного пути, не будучи начальником. Это ужасно плохо, если человек, потеряв должность, перестает быть самим собой. Надеюсь, что со мной такого не случится.
РГ: Вы планируете свою жизнь?
Морозов: В той мере, насколько это вообще возможно. Так получилось, что я ни разу никогда в жизни не попросил ни одной должности. Все ступени политической карьеры, начиная с первой - заведующего отдела обкома партии, куда меня взяли прямо из университета с должности доцента в 33 года, я прошел как-то естественно, не строя планов. И все дальнейшие мои ипостаси мне кем-то предлагались. Без всякой моей инициативы.
РГ: Сейчас самая актуальная тема - финансовый кризис. Вы почувствовали его на себе, на своей семье?
Морозов: Я не отношусь к людям с низким достатком и не отношусь к людям с очень высоким достатком. Я и моя семья как раз попадаем в категорию людей с устойчивым средним достатком и немного выше среднего. А финансовый кризис в его нынешнем виде больше всего касается наших финансовых структур и такого крупного бизнеса, который связан с фондовой биржей, с крупными банковскими кредитами, со всем тем, что меня лично никоим образом не касается. Колебания на рынке валют меня тоже касаются в относительной степени и только в той части, что я иногда езжу по служебной надобности за рубеж и могу примерно представлять, что стоит мне в очередной раз приобрести, евро или доллары. Кстати, по поводу материального достатка у меня тоже есть своя философия, которая сложилась еще в юности. Первые свои деньги я заработал в 14 лет. Работал летом после восьмого класса сначала на молочной фабрике в Казани, а потом ходил разгружать вагоны. Я знал, что мама хочет мне купить зимнее пальто. И почти всю свою первую зарплату, причем она была много больше, чем стоит зимнее пальто, я отдал маме. Немного оставил себе на расходы. И, окончив университет, я никогда не жил на стипендию аспиранта, всегда сверх этого зарабатывал, наверное, еще столько же. Читал лекции, писал статьи. Когда начался кризис 1990-х, я уже работал в ЦК партии. ЦК запретили, мое удостоверение забрали, кремлевский кабинет опечатали. Я остался без работы, без денег. Сел за руль и занимался извозом. И, кстати, зарабатывал вот этим способом больше, чем в ЦК КПСС. Поэтому, что бы ни происходило - дефолт, кризис, я знаю: руки есть, голова на плечах, как-нибудь деньги заработаю.
РГ: У нас как-то принято ругать нынешнее время и хвалить прошедшее.
Морозов: Я - человек той эпохи, вырос, сформировался до 1991 года. И, разумеется, вижу огромное количество плюсов, которые были тогда, и огромное количество минусов сейчас. Тем более что я еще и политолог, могу препарировать процессы. На моих глазах рассыпался этот монстр под названием КПСС, у которого все было в руках для того, чтобы сохранить страну, сохранить экономику, сохранить все эти богатства. Но не получилось. По многим объективным причинам, и субъективным тоже.
В нынешнее время я вступил в очень интересном качестве - практически вашего коллеги. В течение пяти лет я был политическим обозревателем самой крупной русскоязычной газеты в Татарстане. И смог наконец узнать, что такое свобода. Я, конечно, догадывался, что Шаймиеву, который тогда уже был лидером республики, ну никак не могли нравиться некоторые мои острые статьи о деятельности российской власти, тогдашнего президента Ельцина, его окружения, потому что Шаймиев, безусловно, выстраивал свои отношения с этим политическим бомондом, а тут какой-то журналист долбит их просто в хвост и в гриву на страницах центральной республиканской газеты, учредителем которой является высший законодательный орган власти Татарстана. Но ни разу в эти годы не было ни одного случая, чтобы меня как-то наказывали за мои тексты. Главному редактору за мои публикации, как я потом уже узнал, бывало, перепадало. Но он принимал этот удар на себя, а мне ничего не говорил. И эта свобода была большой школой, которую нужно было пройти и понять, как с этим жить. Прежняя эпоха предполагала, что ты должен быть встроен в какой-то механизм. И двигаешься вместе с ним. И почти ничего от тебя не зависит. Сейчас 90 процентов твоего жизненного успеха зависит не от дяди, а от тебя лично.
РГ: Знаю, что вы когда-то сами построили дом, но жить в нем не стали: далеко ездить на работу. Легко ли отказываться от дома, построенного своими руками?
Морозов: Это очень тяжкая история. Мне пришлось преодолеть некий психологический барьер, прежде чем я понял, что жизнь настолько изменилась и мир изменился, что нужно более спокойно, философски относиться к такому явлению, как твоя постоянная работа, твоя профессия, твой дом, который ты построил, место, где ты живешь. Наступило время социальной мобильности. Конечно, я с большим сожалением расставался с этим домом. Но так сложилось - жить там не получалось в силу многих причин. А приезжать раз в месяц - значит погубить этот дом. Так лучше пускай там постоянно живут другие люди. У меня случилось еще несколько таких трудных этапов и со стройкой, и с переездами, и со сменой вообще многого в жизни. Научился относиться к этому немного иначе - не прикипать настолько, чтобы потом приходилось с кровью, больно все отдирать. Прикипать нужно больше к людям, а не к месту, не к вещам.
РГ: Олег Викторович, у вас сейчас очень напряженная жизнь. Как вы заряжаетесь?
Морозов: Извините за банальность, но я совершенно не умею ничего не делать. Абсолютное ничегонеделание меня приводит в раздражение. Я так устраиваю свою жизнь, что функционирую как маятник в часах. Как запускается этот "маятник" в шесть или в шесть тридцать утра - так и дергается до глубокой ночи. Я отхожу ко сну очень поздно. Постоянно себя загружаю новой работой, которая мгновенно отвлекает от сделанных дел. Моей дочери скоро одиннадцать месяцев - для меня это такой канал зарядки, который к тому же каждый день дарит какие-то открытия.
РГ: А спорт?
Морозов: Для меня спорт сейчас в основном бильярд. Не упускаю случая поиграть. И как раз ваша газета недавно предоставляла мне возможность участвовать в соревновании по бильярду. А еще у меня собака - такая шебутная овчарка холерического темперамента. Если вышел к ней во двор, все бросай, с ней занимайся - бегай, прыгай. Потом автомобиль. Колоссальное развлечение. Я страшно люблю машину. При первой же возможности сажусь за руль.
РГ: А телевизор? Кстати, вы продолжаете участвовать в игре "Что? Где? Когда?"?
Морозов: Нет. Я предлагал команде уйти красиво - победителями, после того как мы выиграли три игры. Но мы сели за стол в четвертый раз и проиграли, что, впрочем, было закономерно. По телевизору смотрю новостные программы и российское кино. В кинотеатр не хожу, разве что только на премьерный показ моего друга кинорежиссера Станислава Говорухина. Все остальное я покупаю на дисках. Увы, на 99 процентов современное российское кино - это разочарование.
РГ: Вам - 55. Поздравляем. Мемуары пока писать вроде рано. А в будущем?
Морозов: Я в прошлом году сделал книжку, собрав в ней то, что когда-то говорил и писал. Это как бы я без грима. Мемуары - всегда желание что-то приукрасить. А когда ты что-то говорил в 1995-м и, ни строчки не изменив, опубликовал в 2007-м, то тут уже никуда не спрячешься. Хотя соблазн был ужасный - что-то пересказать, переписать. Но не исключаю, что когда-нибудь возьмусь и за мемуары, потому что я живу в очень интересное время.