Примадонна Мариинки Ольга Бородина выступила в Концертном зале имени Чайковского в рамках филармонического абонемента "Звезды мировой оперы в Москве".
Программу единственного за многие годы сольного концерта в столице певица составила из романсов Чайковского и Рахманинова, исполнив их в сопровождении пианиста Дмитрия Ефимова.
В Москве Ольга Бородина, выступающая на крупнейших сценах мира, появляется редко, почти эксклюзивно. Так что здесь помнят каждый ее выход, каждую арию, спетую в Большом зале консерватории или на сцене Концертного зала имени Чайковского. Бородина восхищает поклонников не только красотой своего голоса, но и мощной индивидуальной харизмой, сильным строптивым характером, не допускающим халтуры и безвкусия на сцене. Ее любят за цельность дара - человеческого и музыкального, за то, что не разменивает свою личность на популярный гламур, не заигрывает с публикой, за то, что несет энергию подлинности в своем искусстве.
Каждый концерт Ольги Бородиной в Москве - событие, имеющее не ажиотажный, а культурный градус. На этот раз певица привезла программу, менее всего ассоциирующуюся с ее достижениями на оперной сцене: мощными Далилой, Марфой, Любашей. Бородина решила предстать камерной певицей, исполнительницей классических романсов - выступить на территории, требующей совершенно иного вокального воплощения. Впрочем, для Бородиной романсы - не революционный репертуар, она уже выступала в камерном амплуа в Москве, записала DVD "Русские романсы в Русском музее" и несколько раз в сезон исполняет программы из камерной музыки Чайковского, Рахманинова, композиторов "Могучей кучки" на Западе, выступая с пианистом Дмитрием Ефимовым.
Составляя программу московского сольника, певица ориентировалась на строгую пропорцию: мини-цикл Чайковского в первом отделении и равнозначный по количеству цикл романсов Рахманинова - во втором. Названия - самые популярные: "Нет, только тот, кто знал", "То было раннею весной", "Сирень", "В молчаньи ночи тайной"... Тем интереснее было ощущать индивидуальную интонацию Бородиной в каждой миниатюре: теплый светящийся тембр, сдержанная, чуть отстраненная эмоция, защищающая от дешевых сентиментальных эффектов, глубина внутреннего переживания, живой пульс человеческих историй любви, грусти, разлуки, одиночества. Бородина при этом ни разу не нарушила избранный ею с самого начала тон: повествование, а не выворачивающая наизнанку душу исповедь о пережитом и ушедшем. Благородство выбранного тона подчеркнуло классическую красоту романсов, их искусную породу, рождающую музыку из поэзии, эмоцию - из человеческой драмы, излитой в слове.
Потусторонняя грусть в "Колыбельной" Чайковского с подчеркнутым похоронным мотивом рояля, трепещущее пиано голоса и почти неосязаемая дымка фортепианной фактуры в "Сирени", блаженный разлив эмоции в "Здесь хорошо" Рахманинова, застылая, безвибратная фраза "Снова, как прежде, один" - это штрихи, мгновения, которыми Бородина творила на концерте искусство романса, раскрыв каждую миниатюру как абсолютный шедевр. И на создание этого искусства на сцене работало все: и тонкий ансамбль с пианистом, и умный рациональный вокал, и элегантный сценический имидж (певица не стала отвлекать публику сменой концертных нарядов). Результат можно было бы измерить понятием "классика": чувство меры, совершенство. Если вообще в искусстве возможен конечный результат.