Поделиться
Я, конечно, хотела прийти к Патриарху именно ночью, именно без специальных журналистских пропусков, именно отстояв много часов. Чтобы кроме белой розы от себя и хризантемы от Наташи принести человеку, которого я любила, вот это самое стояние.
Стояние больше чем цветок, чем вещь, стояние лучше свидетельствует о том, что у тебя в сердце. В церкви даже есть долгая служба, называемая в народе "Мариино стояние".
Но весь путь, пока я сквозь строгость, как всегда, не совсем разумно блюдущих порядок милиционеров и равнодушно-галлюцинаторные наплывы частых рекламных картинок искала конец очереди, предательски сомневалась в возможности его осуществить. Завтра - в церковь, пусть даже на позднюю Литургию, и взять 2 интервью, и сдать 3 полосы.
В очередь я встала, чтобы осмотреться, но она так быстро стала двигаться, что покидать ее казалось глупостью. Очаровательная девушка сзади в куртке из батика звонила по мобильнику какому-то Аркадию, спрашивала, не придет ли. Тетушка впереди в разномастных шарфах осуждающе косилась на чужие мобильники как на неспасительную суету. Кусочек какого-то церковного прихода вспоминал роль Патриарха в августовской войне и в событиях 1993 года. Внутренняя жизнь очереди завораживала не меньше, чем ее постоянное движение. Постоянство это было обнадеживающим, а скорость - нет. Когда мы, пройдя примерно 5-ю или 6-ю часть пути, обнаружили, что это заняло почти час, девушка Таня в куртке из батика поняла, что ей не на чем добираться домой. Метро будет закрыто, на такси денег нет. Выяснилось, что живем мы неподалеку, и я пообещала ее подвезти на машине - путь к отступлению был отрезан. Наступила трудная часть стояния. Предусмотрительные уткнулись в утешительные молитвословы, под свет рекламы духов очень даже хорошо были видны буквы, а непредусмотрительные доверительно рассказывали друг другу, что они думают и чувствуют по отношению к ушедшему от нас Патриарху и кого ждут на Патриашем месте. Спутница моя, Таня, стюардесса по профессии, поделилась своими симпатиями к владыке Филарету, митрополиту Минскому и Слуцкому, он летел как-то в ее рейсе и подарил всему экипажу подарки, ей досталась янтарная брошь. Пожалела, что редко ее надевает, и немного поплакала. О чем-то другом, не о брошке.
В середине стояния часть своего церковного прихода достиг запыхавшийся молодой человек, радостно рассказавший о неудачной попытке штурма парапетов и жесткой реакции охраны, и стал громко и долго говорить обо всем, о чем считал нужным говорить, он явно, хотя и не фатально, выпил, а закусить смог лишь картофельными чипсами, да и то благородно делясь со всеми, было ясно, что не выстоит. Он исчез из очереди на 3-м часу стояния, на повороте у Преображенского храма. Это был самый нелегкий кусочек - даже оптимисты сникли, у кого-то мерзли ноги, у кого-то потерялась жена, ушедшая попить кофе.
А как только мы прошли Преображенский храм, открылось "второе дыхание": ноги согрелись, разговоры успокоились, кто-то с кем-то делился молитвословами, кто-то тихо пел молитвы, было хорошо. Вскоре мы пошли так быстро, что чуть не проскочили цветочный киоск, где изобиловали белые розы. Все уже знали по телерепортажам, что именно их любил Патриарх.
В храме было так непривычно тихо, спокойно читалось Евангелие, лицо Святейшего было по церковному правилу покрыто, стол утопал в цветах. Людям не хотелось расставаться с храмом и Патриархом.
На выходе из храма нас на ломаном русском спросили, как дойти до Тверской. Коллега, журналистка датского радио вместо того, чтобы быстренько собрать 2-3 интервью, как и мы, 4,5 часа простояла в очереди на прощание. "А вы-то почему?" - спросили мы. "А вы?" - перекинула она вопрос обратно. Пришли к обоюдному согласию, что есть что-то еще, что все равно не назовется, не выговорится, сколько бы мы ни отвечали на этот вопрос.