Роман романов ХХ века "Улисс" Джеймса Джойса, существенным образом повлиявший на облик литературы и искусства целого столетия, теперь можно будет смотреть и слушать в театре благодаря режиссеру Евгению Каменьковичу и актерам "Мастерской Фоменко".
Театр разворачивает перед нами это бесконечное повествование, пытаясь доказать мысль переводчика и исследователя Джойса Сергея Хоружего о том, что расшифровка джойсовского письма связана с проговариванием, произнесением вслух. И в самом деле, трудный для большинства читателей, он на удивление легко воспринимается в устах актеров "Мастерской".
Однажды нечто подобное уже произошло: 16 июня 2004 года, ровно через 100 лет после того дня, как герои "Улисса" начали свое путешествие по Дублину, в театре "Школа драматического искусства" за 24 часа прочитали весь (!) роман. Инициатор акции Игорь Яцко утверждает, при линейном чтении на это потребовалось бы не менее 90 часов. Поэтому он придумал, чтобы Леопольд Блум и Стивен Дедал, джойсовские Одиссей и Телемак, двигались из разных точек навстречу друг другу, параллельно читая разные главы романа. При этом пространство "Школы драматического искусства" на Сретенке, само похожее на город, становилось идеальной средой для джойсовского романа-путешествия.
Евгению Каменьковичу пришлось сжать роман до пяти с половиной часов театрального действия с двумя антрактами, развернув его на плоском планшете сцены. Актеры, легкие и совершенно свободные от тяжести сложнейшего текста, представляют самый что ни на есть классический вид театра, сильно напоминая то ли Малый театр, то ли МХАТ времен их великих корифеев. Жанровые сгущения, обаяние и шарм женственности, резкие мазки натурализма, тонкость психологического письма - что ни персонаж, то развернутый во всей жизненной полноте характер.
Просто новый "Пиквикский клуб". Тонкий, акварельными мазками сыгранный Юрием Буториным Стивен Дедал с внезапными спазмами тоски по умершей матери, с нетерпимостью к отцу и гаерством. А интеллектуальный шарм и остроумие Дедала он преподносит так, точно всю жизнь занимался философско-филологической эквилибристикой, вопросом об авторстве Шекспира и учением Игнатия Лойолы. Леопольд Блум Анатолия Горячева - тончайшей выделки создание с парадоксальной, но с отчетливой любовью к жене, поисками совершенства, одиночеством, мизантропией и желчностью. С поразительной способностью к естественному существованию в сложных интеллектуальных проявлениях. Не говоря уже об откровенно "жанровых" персонажах - таких, как темпераментный и грубоватый Бык Маллиган Андрея Казакова (он же - Бойлан, Терри и Цирюльник). Или отец Даредала Саймон Владимира Топцова, который точно сошел со страниц Островского, вызывая жалость и умиление, или его же выпивоха из Кабачка Барни Кирнана, бьющийся за чистоту ирландской крови. Или смешная и выразительная Марта (Роза Шмуклер), и ее же Крошка, Дилли, Герти Макдауэлл и Зоя, полнокровные существа, точно сошедшие с полотен то Тулуз-Лотрека, то Фрагонара.
И конечно - восхитительная маха этого актерского сада Полина Кутепова, которой Евгений Каменькович подарил магическую роль - Молли, жены Блума. В ее доме, в огромных подушках под античным фризом начинается огромный спектакль и заканчивается там же, в согласии с Джойсом. С невероятной рыжей копной волос, изысканная и томная, Молли Кутеповой читает один из самых красивых женских монологов в истории мировой литературы. Она с мастерством большой актрисы наполняет пространство его музыкой и поэзией, его странными вибрациями, его космическим дыханием. Воплощенная женственность, она легко переходит с темы на тему, от зовов чревам к зовам веры, ни на минуту не оставляя главной, волнующей ноты ночного томления, желания и, наконец, любви. И потому именно с этой, завершающей сценой связан самый законченный образ спектакля: сидя на шелковых простынях, раскинутых на полу, Молли сгребает в объятия своего спящего мужа и замирает в позе пьеты. Подхватив ткани, мужчины стремительно увозят эту застывшую фигуру, символизирующую новую гармонию мира.
Но по дороге к этому красивому и долгожданному финалу приходится размышлять о более универсальных смыслах, которыми живет роман и которые никак не просачиваются сквозь подробную, классическую вязь сценического действа. Если амбиция Джойса простиралась к сотворению романа романов, в котле которого переваривалась бы и превращалась в нечто новое вся классическая культура, то его сценический интерпретатор тоже должен быть одержим как минимум манией создания нового театра. Пусть это звучит наивно, но вне такой одержимости, пожалуй, не стоит браться за роман. Каменькович и его художник Владимир Максимов сделали все возможное, кроме одного - они не взорвали пространство и время, они не сотворили новый тип отношений актера и публики со временем и пространством. Они только раздразнили нас неясным, но сильным, точно у Молли, томлением. Но вектор, смысл этого томления не ясен. А без него - и универсальный смысл "Улисса".
Обзоры, отчеты, анонсы лучших культурных событий - в "Афише РГ"