Поделиться
В минувшую субботу на мемориальном Донском кладбище, давно закрытом для захоронения в землю, по распоряжению патриарха Кирилла была похоронена (рядом со своим отцом) Маргарита Эскина.
Как-то не плакалось. И от этого было еще тяжелее. Люди, заполнившие до последней ступеньки большой зал Дома актера, понимали, что та, с которой пришли проститься, не одобрила бы наших слез. Сдерживались, потому что нельзя же было ее огорчать. Чрезмерность наших чувств выражали цветы. Цветов было не море, был целый океан. Потом ими украсили всю аллею, ведущую к могиле, - по обеим сторонам посадили букеты прямо в сугробы. И тропа между сугробами тоже была усыпана лепестками растоптанных роз, головками хризантем и гвоздик. И это было уместно как жертвоприношение.
При жизни Маргарита Александровна Эскина была известна и любима в довольно узких элитарных кругах. Не актриса, не режиссер, всего лишь директор Дома, где собираются актеры. Должность, можно сказать, административная. Но вдруг после смерти, буквально в несколько дней, она стала такой же знаменитой, как в свое время космонавты, только что слетавшие в космос. Конечно, это во многом благодаря прессе, горячо отозвавшейся на ее уход. Но главное все-таки в том, что даже люди, случайно увидевшие Маргариту Александровну на экране, мгновенно поддаются ее обаянию: "А, Эскина... Сразу видно, что человек хороший". Вот звание выше всех "заслуженных" и "народных". И вот какое утешение послала нам она на прощание: оказывается, в нашем усталом, вроде бы ко всему равнодушном обществе нарастает жажда по Человеку Хорошему.
Она не раз говорила: "Все в жизни не случайно". И, конечно, не случайно провожали ее 14 февраля, в веселый праздник всех влюбленных. Это были необыкновенно светлые похороны. Ведь она, наша солнечная Маргарита, пришла в этот мир с четким предназначением - нести людям радость, собирать их вместе и делать ближе друг к другу. И осталась верна себе до конца. Не для того же в последний раз созвала нас в этом обычно праздничном зале, чтобы мы просто оплакивали свое сиротство. Наперекор щемящей боли, растерянности (что будет без нее с Домом?) и отчаянию властно плыло над нами торжествующее облако любви.
Для многих было неожиданностью, что перед гражданской панихидой Эскину отпевали в церкви. Она, оказывается, крестилась уже во взрослом возрасте, и священник почему-то дал ей суровое имя - Агриппина. Она не была церковным человеком. От природы человек-праздник, жила в соответствии со своей счастливой профессией яркую светскую жизнь. Не помню, чтобы когда-то заводила разговоры о Боге. Но если мы знаем, что Бог - это любовь, то кого же еще считать истинно верующим и достойным вечной жизни, как не ее?
Совсем недавно по ТВ показывали ее феерический юбилей. Да, 22 декабря ей исполнилось 75. И это тоже не случайно, это справедливо и здорово, что те, кого она так самозабвенно любила, успели еще при жизни показать ей (талантливым капустником) силу своей ответной любви. Накал чувств был такой, что казалось: вот-вот вспыхнет наэлектризованный всеобщим восторгом воздух. И только потом мы узнали, что она, величественно сидевшая в первом ряду, ослепительно красивая и радостная, превозмогала, оказывается, сильнейшую боль и слабость. Давал о себе знать так называемый "плеврит", который потом оказался метастазами.
Первую онкологическую операцию она перенесла много лет назад, считалось, что все обошлось удачно. Но как раз в то время, когда происходила борьба за Дом, ее стали мучить загадочные боли в спине и конечностях. С ногами у нее давно было плохо, она уже привыкла передвигаться на коляске. Но в самый острый момент борьбы болезнь приковала ее к постели, и она, неподвижная, вела из дому (по телефону с громкоговорителем) ту знаменитую пресс-конференцию, когда звезды театра и кино заявили, что пойдут стоять в пикетах. Теперь это кажется невероятным: они выдержали почти двухлетнее противостояние с бюрократической машиной, изобретавшей все новые каверзы.
А в доме тем временем кипела жизнь. В прошлом году самой большой радостью Маргариты стал клуб для детей-инвалидов. Это же событие: совершеннолетние мальчики и девочки, никогда раньше не бывавшие в театре, попадали на лучшие московские спектакли. Она вела переговоры с несколькими театрами, чтобы для таких колясочников установили пандусы.
Одержав победу за Дом, почувствовала силу и решилась избавиться от своей коляски. Нашла наконец время для себя - поехала в Германию, где ей сделали отличную операцию на коленном суставе одной ноги. Вернулась воодушевленная: "Я буду танцевать!"
Операция второй ноги была назначена на 15 января. Ей так понравились маленькие городки Германии, что она решила ехать заранее, чтобы встретить там Новый год. И конечно, не одна. Это стало ее обычаем: если где-то ей очень нравилось, она старалась вернуться в это место, взяв с собой "свиту". Это человек 30-50, знаменитые актеры и малоизвестные личности, все они чувствовали себя равноправно счастливыми в свете ее любви.
Это был секрет ее счастья: заботясь о других, находила полноту собственной жизни. А жить вполсилы просто не могла. И каждому казалось, что он занимает особое место в ее сердце. Так Пришвин говорил о солнце: оно любит всех одинаково, но каждого больше. Озаряла тебя своей обворожительной улыбкой и невозможно было не улыбнуться в ответ. Никогда не забыть, как после того великолепного юбилея к ней выстроилась длинная очередь - приложиться как к иконе. И каждому находила особые слова. У меня, например, почему-то спросила: "Ну как, понравилось? Ты была немножко счастлива?" Ее терзала, оказывается, боль, а она интересовалась моим самочувствием.
И не надо ее жалеть. Эскина прожила совершенную, законченную жизнь. Как величественно смотрелась она на фоне старинного замка в немецком городке Любеке. Инвалидная коляска - как трон. Королева. Мы уехали, а она осталась ожидать операцию. Хотя было уже понятно, что операция невозможна. Не страшно было оставлять ее в чужом городе, в чужой стране, ведь всюду, где она появлялась, ей встречались необыкновенно хорошие люди. Даже в самой заурядной московской больнице. Пережила в Германии клиническую смерть - воды подошли к сердцу. Вернувшись в Москву, не уставала восхищенно рассказывать о спасшем ее враче Георге. Прожила дома еще две недели. Без мук. Сердце остановилось мгновенно, она, наверное, не успела осознать, что умирает.
И разве она умерла?
Сергей Юрский, завершая речь, вдруг обратился в пространство: "Марго, ты где?!" И сам же тихо ответил: "Марго, ты есть".
Она, конечно, осталась с нами. И нет в этом никакой мистики.