Поделиться
Сценарий блок-бастера "Обитаемый остров" по роману братьев Стругацких продюсер Александр Роднянский пригласил написать украинских писателей-фантастов Марину и Сергея Дяченко, чьи книги на полке фантастики обязательны в любом российском книжном магазине. Супружеская пара, актриса и врач, Сергей - этнический украинец, много лет живший и работавший в Москве, - и Марина - этническая русская, родившаяся и выросшая в Киеве, рассказывают о том, насколько Москва и Киев, Россия и Украина сегодня взаимообитаемы друг для друга - в культурном и психологическом смысле.
Российская газета: Почему именно вас пригласили написать сценарий по роману Стругацких для фильма "Обитаемый остров"?
Сергей: Мы любим Стругацких, знаем фантастику, не чужды кино. И у нас уже был положительный опыт работы с продюсером Александром Роднянским.
РГ: Трудно было писать?
Марина: Нет, текст сам нас вел. Цель была - не ломать его, а сохранить как можно полнее. Борису Натановичу Стругацкому понравились и сценарий, и фильм.
РГ: Как часто вы приезжаете в Москву? Чем она вас удивляет?
Сергей: Я в Москве много лет жил и работал. Вернулся к пожилым родителям вскоре после распада СССР и своей московской семьи. Москву до сих пор считаю родным городом. Хотя Марина уверяет меня, что той Москвы, в которой я жил в семидесятые - восьмидесятые, уже и след простыл. А я не хочу с этим смириться.
Марина: Я впервые в Москве побывала в восьмом классе на школьной экскурсии. Было здорово: весна, свобода, наконец-то мы в столице нашей Родины!.. В последние годы мы бываем в Москве довольно часто. Со стороны - циклопическое какое-то зрелище. Что-то невероятное, жуткое и прекрасное одновременно. К счастью, наши короткие и, как правило, хорошо организованные визиты не дают нам возможности увидеть неизбежную "изнанку". Поэтому мы оба храним идиллическое представление о Москве.
РГ: Какому читателю вы адресуете свои романы? Украинскому, российскому, постсоветскому, мировому?
Сергей: Мы начинали в то время, когда Россия и Украина все еще находились в одном пространстве - и психологически мы их не разделяли. Адресовали свои книги таким, как мы, невзирая на национальную принадлежность.
Пишем мы на русском языке, наши книги переводятся в Польше, Болгарии, Германии, скоро выйдут во Франции. А сейчас они стали активно переводиться на украинский язык и издаваться в Украине.
РГ: Что собой представляет культурное пространство в Украине? Почему, живя в Киеве, в него можно зайти после России, Болгарии, Франции? Не опустился ли между Россией и Украиной, ну если не железный, то латунный или бронзовый культурный занавес? Стоит ли обществу предпринимать какие-то усилия, чтобы провертеть в нем дырки? Нужны ли общие проекты, фестивали, премии?
Сергей: Сейчас одновременно идут два процесса: разъединяющий, то есть относящий Украину, как на льдине, все дальше от постсоветского пространства и русского языка. И объединяющий: вот наши книги приходят к украинскому читателю в переводе.
Марина: Тут тонкость. По нашим ощущениям, русские до сих пор не могут понять, что украинская культура - сюрприз! сюрприз! - существует. Иначе бы популярный писатель-фантаст не называл в своем блоге украинский язык "клоунским". Это крайний случай, но оттенок снисходительности у многих русских есть, и он слишком силен. А с украинской стороны эту снисходительность чуют моментально и отвечают озлобленностью. Кроме того, что здесь полно зоологических русофобов, уверенных, что все проблемы - от москалей. Поэтому общественные усилия по сближению культур могут произвести и обратный эффект. Может быть, "братским культурам" надо дать возможность отдохнуть друг от друга. Чтобы одни избавились наконец от комплекса неполноценности, а другие - от комплекса "старшего брата". И тогда заново, с чистого листа... Но конкретные межнациональные проекты тормозить не надо. Нам кажется, за ними будущее.
РГ: В каком положении находится украинская культура? Высок ли ее статус?
Сергей: С нашей точки зрения, статус культуры в Украине, к сожалению, крайне низок. Власти либо понимают ее как фольклорно-этнографическое зрелище, либо вообще обходятся без нее.
Ослабляет культуру и ее политизация, разделение на "своих" и "чужих" с точки зрения нынешних властей. Верка Сердючка - народный артист Украины, и больше не надо ничего говорить.
РГ: А как объяснить феномен успеха Верки Сердючки?
Марина: Это попадание в резонанс с народными чаяниями. Положа руку на печень - это действительно народный артист, потому что миллионы людей захотели танцевать под эти песни на своих юбилеях и свадьбах. Другое дело, что на этих танцах нас нет - нам сразу хочется позвать другой народ и завести себе другой глобус. Пошлость самопроизводится, а ты сидишь как дурак и чувствуешь себя брюзгой и снобом.
РГ: А есть высокие достижения в украинской культуре?
Дяченко: Слава богу, в украинской литературе есть такие личности, как Лина Костенко - фигура такого масштаба, что никто не может ей ни помешать, ни помочь.
А современная украинская литература - сокращенно называется "сучукрлит", такое иронически-полуофициальное название, - это очень неоднозначное явление. Оно включает как достойных авторов, так и нечитаемых. Общие черты - ирония и самоирония, переходящая в стеб, подчеркнутая маргинальность, пристрастие к "низкому" и некоторые психиатрические излишества. Есть элементы карнавала - литература смыкается со зрелищем, устраиваются театрализованные представления, разного рода хепеннинги. Это явление имеет стойкий, хотя и узкий круг поклонников.
РГ: Вы работаете в жанре, где уж точно первична поликультурность и полиэтничность. Как вы считаете, сейчас время фантастики или пик интереса к ней остался в 90-х?
Марина: В 90-е случился прорыв, бум, массово пришли новые авторы, выбрались в свет рукописи из всех столов. А потом фантастика пережила смену поколений, явились другие авторы... Заговорили о ее кризисе, о засилии заведомо примитивной попсы. Фантастика стала товаром, и достаточно ходовым: бесконечные книжные серии про одинаковых героев, клонированных клонов, подражание подражателям...
А тем временем "большая литература" вовсю использует фантастику как прием. Граница между реалистической и нереалистической прозой размывается. Одни и те же книги издаются в разных сериях: в строгой обложке - мейнстрим, в аляповато-глянцевой, серийной - фантастика.
Сергей: Сообщество фантастов, фэндом, многие годы был нашим домом. Он познакомил нас с прекрасными писателями и читателями. Но сейчас чувствуется усталость: все глубже пропасть между теми любителями фантастики, которые выросли в Советском Союзе, и теми, кто пришел позже. Однако мы не открещиваемся, не говорим, что мы не фантасты. Это не зазорно. Булгаков пользовался фантастикой как приемом. Гоголь. Александр Грин. Евгений Шварц и Григорий Горин. С другой стороны, фантастику как жанр строили такие монстры, как Брэдбери и Азимов, Кларк, Ефремов, Лем. Фантастика научная призвана делать людей лучше - заставлять их стремиться к звездам. Фантастика философская побуждает человека открывать космос внутри себя.
РГ: Вот об этом космосе. Что принесли вам его исследования? В вашем "Армагед-доме" - романе о кризисах как трагической норме жизни люди ищут их причину, пытаются справиться, но справляются, не уничтожая причину, а изменяя себя. Что можете посоветовать своим читателям в эпоху кризиса реального?
Сергей: "Армагед-дом" был написан в 90-е, и эти годы оставили в тексте отпечаток. Честно говоря, сейчас нам страшновато, до чего эта книга снова сделалась актуальной. На тему "Армагед-дома" нас натолкнула сказка о Серой Шейке - зима для птичьей стаи как повторяющийся кризис: кто-то улетает, кто-то остается... Получается, что и человечество идет через кризисы, как природа - через смену времен года...
РГ: Фантастика часто показывает жизнь человека в ее пределе - психологическом, моральном, философском, социальном. Что сегодня ставит современного человека на излом? Какие начала проходят глобальную проверку?
Сергей: Фантастика нас привлекает как раз возможностью поставить этический эксперимент: задать условия и посмотреть, что будет. Сейчас нас интересует проблема манипуляции. Проблема разобщенности тоже тревожит. Ведь человечество, сливаясь в экстазе глобализации, выходит на новый, какой-то совершенно космический уровень разобщенности. Мы много лет наблюдаем, как в результате манипуляций нарастает взаимная неприязнь русских и украинцев. "Народы", брызжа слюной, ругаются на интернетовских форумах. И хорошо, если только там.
Кстати, виртуализация мира - это тоже интересно. Находясь в виртуальном пространстве, мы ведь не знаем, что происходит на самом деле. Видим тени на стенах пещеры - на мониторах телевизоров и компов.
РГ: В вашей повести "Хозяин колодцев" главный герой ценой потерь, поражений, гибели сохраняет неприкосновенность внутреннего мира, автономность души? Есть ли пределы манипуляций? Что деманипулизирующего может предложить настоящая культура?
Сергей: Мы сами становились жертвами манипуляции, причем довольно грубой. И на рекламу покупались, и за политиков странных голосовали. Всегда старались зафиксировать эти моменты, чтобы в будущем не попадаться.
Но тут ведь палка о двух концах: никому и ничему не верить - тоже неестественно для человека и очень психологически некомфортно. Когда все вокруг радуются победе и верят в светлое будущее, а ты один идешь с камнем на сердце и знаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет, - это травма. Сколько можно голосовать "против всех"?
Марина: Наверное, внутренняя зависимость (или склонность к зависимости) может быть вылечена хорошей литературой. Причем прочитанной в детстве и юности. Личный опыт, конечно, тоже имеет значение. Но только если воспринимать его как опыт, а не как очередное поражение: "Снова меня надули".
Сергей: Но - скажем ужасное - для человека естественно быть манипулируемым. У него изначально веревочки пришиты к сердцу и к голове, чтобы дергать. Совсем их отрезать? Надо быть или сумасшедшим, или гениальным.