Руслан Гринберг: Рост экономики возобновится, но новые рабочие места появятся в России нескоро
Каким будет 2010 год для экономики страны и какие главные проблемы предстоит решить в ближайшее время? С этими вопросами "Российская газета" обратилась к директору Института экономики РАН, профессору Московской школы экономики МГУ Руслану Гринбергу.
Рост без радости
Российская газета : Руслан Семенович, самый острый пик кризиса Россия, по оценкам ведущих экспертов и чиновников, уже прошла в 2009 году. Но при этом все признают - легкой жизни не будет. Где, по-вашему, у нас в 2010 году откроется "второй фронт" кризиса?
Руслан Гринберг : Я вижу самые кричащие проблемы в сфере занятости.
РГ : То есть экономика не восстановится, промышленность будет падать?
Гринберг : Необязательно. Экономический рост может начаться и без расширения занятости. Экономика, если иметь в виду показатель ВВП, скорее всего будет восстанавливаться. Мир постепенно выходит из рецессии, цены на нефть держатся на стабильно высоком уровне. И если дело пойдет так дальше, а, похоже, это оживление всерьез и надолго, то глубокий экономический спад, с которым столкнулась Россия в 2009 году, закончится.
Другое дело, что радоваться здесь особенно нечему, поскольку наше хозяйственное выздоровление основано главным образом на улучшении конъюнктуры на мировых рынках топливно-сырьевых товаров. Это чисто тактический выигрыш. Рост возобновится, но новые рабочие места появятся нескоро. При этом "счастливчикам", имеющим работу, придется вкалывать за двоих-троих. Но дело даже не в этом. Экономика-то восстанавливается в прежнем примитивном виде. Просто вернется спрос на 10-12 традиционных топливно-сырьевых товаров российского экспорта: нефть, газ, лес, руду, металлы, удобрения.
РГ : Когда начинался кризис, многие надеялись, что он как раз даст шанс быстро повысить конкурентоспособность, наладить импортозамещение...
Гринберг : Конечно, какая-то возможность импортозамещения на фоне снижения курса рубля была, это немного напомнило ситуацию 1998 года, но тогда курс рубля снизился у нас почти в пять раз, а не на 30 процентов, как в прошлом году. Но главное давно уже для нас заключается не в этом. Проблема гораздо серьезнее, она - в общей деградации производственной культуры, в отсутствии мощностей для выпуска конкурентоспособной продукции. Когда во время прошлого кризиса у нас оставались еще работоспособные, но не полностью загруженные производства, девальвация дала им толчок, выпуск продукции увеличился. Сейчас этого нет. Мы же не в США живем и не в Японии, где снижение курса национальной валюты и вправду способно поддержать экспорт. У нас так не получится: и незанятых мощностей не осталось, и, главное, почти никто (если не считать ВПК) не производит современную, востребованную мировым рынком продукцию, кроме сырья, конечно. Проблемы в нашем обрабатывающем секторе возникли задолго до нынешнего кризиса, за прошедший год машиностроение упало, например, намного больше добывающего сектора, и дальше ситуация будет неизбежно ухудшаться. Причем пока еще существующие производства могут быть окончательно разрушены под давлением импорта. И теперь, хоть ты девальвируй свою валюту, хоть ревальвируй, на кардинальные изменения рассчитывать трудно.
РГ : То есть мы обречены быть в зависимости от импорта?
Гринберг : По многим товарам мы к этому очень близки. Но главная беда даже не в этом. Я думаю, надо наконец сказать о фундаментальной проблеме, которая перед нами начинает обрисовываться: мы, кажется, так и не научены текущим кризисом, вызвавшим сперва столько ужасов, а теперь оказывающимся для России как будто не слишком и тяжелым. Похоже, это опять везение, и построено оно все на тех же нефти и газе. Надо отдавать себе отчет в том, что примитивизация нашей экономики - естественное следствие нашей истории и носит системный характер, а значит, и лечение должно носить системный характер. Прежде всего следует поставить верный диагноз, то есть найти причину болезни, потом наметить грамотное лечение.
РГ : Топ-менеджеры постоянно говорят то же самое примерно...
Гринберг : Согласен, и я много раз уже это повторял: риторика у наших управленцев правильная. Несколько хуже с практикой. К тому же есть некоторые недоговоренности, в нашем случае играющие первостепенную роль. Скажем, модернизация, бесспорно, благородная цель. Но как за нее взяться, неясно, нельзя же просто назвать несколько важных направлений развития и заявить: вот их и будем модернизировать. Возникает масса вопросов: почему эти, а не другие, как координировать действия государства и частного бизнеса, есть ли для этого механизмы, и т.п. Эти вопросы, какими бы тривиальными они ни казались, без ответа оставить нельзя.
РГ : Это уже скорее теоретические изыскания.
Гринберг : Совершенно верно. Начинать надо с теории, потому что именно теоретические ошибки прошлого - не только наши - привели к сегодняшнему незавидному положению. Более того, мы должны начать с того, чтобы четко определить характер сегодняшней экономики, где зачастую все решают деньги, другие соображения возникают редко...
РГ : Но это ведь как будто закон капитализма?
Гринберг : Нет, почему же. Капитализмы бывают зверские, а есть с почти человеческим лицом. Возьмите, например, президента Обаму, он очень сильный акцент делает на проблеме нравственности в экономике, а США чуть ли не образец капиталистической страны. Я уж не говорю о странах - основателях Европейского союза, которые по праву слывут "социалистическими", будучи вполне капиталистическими.
РГ : А почему наш капитализм получился таким, как вы говорите: асоциальным?
Гринберг : Ваш вопрос выходит далеко за рамки экономической науки. Здесь мы вторгаемся в так называемую ментально-психологическую сферу российского образа мышления. Если коротко, речь идет о нашей неизбывной страсти внедрять якобы прогрессивные в данный момент концепции в родном Отечестве. На этот раз мы стали жертвой рыночного фундаментализма или концепции неолиберальной экономики, которой нас усиленно "потчевал" Запад и которая давно отвергнута всеми развитыми странами в качестве основы для развития экономики. Российских реформаторов Запад настойчиво уговаривал, потому что хотел испытать "в деле" эту концепцию, ставшую популярной в конце 1970-х годов на фоне тогдашней стагфляции и энергетического кризиса. Но делать объектом испытаний свои страны западные экономисты и политики опасались. И не зря. Чем эта концепция привлекла наших реформаторов? Во-первых, требованием максимальной свободы частному предпринимательству. Во-вторых, установкой на демонтаж любого государственного вмешательства в экономику под девизом: "Чем меньше государства, тем лучше", хотя этот лозунг и глуповат, и несбыточен. В-третьих, обусловленным бездействием и, значит, безответственностью чиновников за происходящее в экономике. До поры до времени такая философия казалась безальтернативной, и только теперь (во многом благодаря глобальному кризису) обнаруживается ее банкротство. Установка на безбрежный либерализм позволяет быстро и бесконтрольно обогащаться немногим, но не годится для развития экономики, особенно такой запущенной, как в России.
Рынок решает не все
РГ : По-вашему получается, что нет никаких шансов залечить эти застарелые раны?
Гринберг : Шанс пока есть. У нас еще сохранились остатки советского научно-технического потенциала, его использование многое может дать. А для начала нужно бы провести честную инвентаризацию того, что еще осталось в нашем распоряжении. Выделить перспективные отрасли и помогать им, строго спрашивая за результат и контролируя его. Иначе говоря, нужна последовательная политика "кнута и пряника", государственные деньги, строгий контроль над их расходованием и определенный протекционизм за счет частичного закрытия рынков от импортных товаров.
РГ : Закрыть рынки? Но мы же собираемся вступать в ВТО, уже взяли на себя определенные обязательства.
Гринберг : Во время кризиса многие страны - члены ВТО вводят протекционистские меры. Хотя, надо признать, что в отличие от 30-х годов прошлого столетия нарушение рыночных приличий на этот раз довольно умеренное: правительства, конечно же, заботятся о занятости в своих странах, но не действуют в защиту своих рынков так грубо и тупо, как бывало раньше. Вот и нам сам бог велел воспользоваться ситуацией в интересах реструктуризации экономики. Так что целенаправленная защита некоторых сегментов внутреннего рынка сегодня не только необходима, но и возможна.
Наши власти это хорошо понимают и начинают действовать. Правда, здесь возникают серьезные риски другого рода: закрывая рынок, мы можем убить потребителя, не родив производителя. Поэтому я бы предпочел осторожные конструктивные действия в поисках баланса интересов того и другого. В общем, после проведения упомянутой инвентаризации всей "материальной части" страны надо отобрать приоритеты и работать по намеченной линии.
РГ : А какие отрасли, по-вашему, могут стать приоритетными? По каким критериям их отбирать?
Гринберг : Критерия два, несколько противоречивых: то, что нам нужно, и то, что для нас возможно. Но вообще-то это большая и серьезная работа. Нельзя посидеть в кабинете полчасика, отобрать пять-семь отраслей и скомандовать: вперед! Для этого пригодился бы специальный правительственный механизм, которого у нас нет. Если коротко: наметить, что нужно заново, и из того, что есть; обосновать необходимость и возможность технически и экономически; наметить механизмы реализации избранной политики приоритетов; определить параметры и источники финансирования; разработать меры контроля за выполнением или для корректировки планов.
Прежде всего следует сформировать, мне кажется, три группы производств, нуждающихся в государственной поддержке в соответствии с тремя критериями. Первая из них - отрасли, где у нас есть еще шанс сравняться с лидерами: самолетостроение, судостроение, атомное машиностроение, космос, есть возможности в химической промышленности.
Вторая группа - отрасли падающие, но социально важные: их надо спасать, потому что там занято огромное количество людей. Например, можно бы и пожертвовать собственным автопромом, очень сильно отставшим, отдать рынок зарубежным компаниям. Но что делать с людьми? Что будет, если, скажем, закрыть АвтоВАЗ? Скорее всего социальный взрыв, и я в этом вопросе на стороне правительства: завод надо поддержать, при этом способствуя его модернизации, допустим, с "Рено-Ниссан".
И третья приоритетная категория - производства, нуждающиеся в поддержке по соображениям национальной безопасности. Это не так легко, как кажется: мы лишились множества первоклассных проектных бюро, растеряли квалифицированных рабочих, техников. Дело даже не в финансах, проблема - комплексная, потому что разрушение шло по всему фронту.
РГ : В решении этой задачи важнейшую роль вы отводите государству. Но как же быть с утверждением, что его вмешательство в российскую экономику и без того перешло разумные границы?
Гринберг : Ваш вопрос сейчас привычен и, к сожалению, показывает, как глубоко в наше общество въелась элементарная путаница в представлениях о рынке. Почему-то считается, что государство противостоит свободе предпринимательства, враждует с ней. Но, если хоть немножко подумать, это совсем не так. Вы вот попробуйте представить рынок без всякого вмешательства государства, не получится. Ту же свободу предпринимательства должно обеспечить государство - рынок-то ее уничтожает. И нет в мировой истории примеров рынка без государства. Так что оно - часть рыночной системы.
Но это - принципиальное положение, и совсем другое дело, как оно реализуется. Здесь вы правы: у нас все больше торжествуют чиновничье всесилие и произвол, государство идет в самые прибыльные отрасли, где рынок и сам справился бы. Грубо говоря, количество госвмешательства и правда перешло разумные границы, а вот качество его - "тонкая настройка" - оставляет желать лучшего. А дело-то как раз в качестве: методика, законы, мотивация, философия, наконец... "Больше государства - меньше государства", пора понять, что в научном смысле такие рассуждения - пошлость.
Я напомню: в России в свое время была сделана ставка на "невидимую руку рынка", которая все сама отрегулирует. Абсолютизация этой идеи - большая глупость, и на Западе, который вбросил нам в 80-е годы эту бездумную концепцию, ни одна страна так не живет. А мы ее сделали руководством к действию.
РГ : Но почему?
Гринберг : Может быть, потому, что мы привыкли к крайностям: либо свобода без границ, либо всё - под контроль, закрыть границы, работать по-сталински. Удивительно трагическое противоречие. Россия всегда должна была догонять Запад в материальной культуре, в духовной у нас свои бренды. Но материальный "разрыв" нам удавалось сокращать только при авторитарных царях: Иване IV, Петре I, при Иосифе Виссарионовиче. А как только приходили лидеры-освободители Александр Керенский или Михаил Горбачев, люди обретали желанную свободу, но шансы на преодоление разрыва с Западом пропадали.
РГ : Тогда возникает сакраментальный вопрос: где деньги брать? Бюджет следующего года сформирован с дефицитом почти 7 процентов ВВП.
Гринберг : Он мог бы быть и больше, допустим, процентов 10, ничего в этом страшного нет. Деньги - не самая большая проблема, их можно занимать, создавать.
РГ : Что, печатать?
Гринберг : Почему бы и нет? У нас удивительное, просто образцовое для крупных стран отношение госдолга к ВВП: 10-12 процентов. А, например, в Италии - 110 процентов, во Франции - больше 70 процентов, не говоря уж о США. Я думаю, в России пока что можно без особых опасений увеличивать и внутренний, и внешний долг, тем более при рецессии.
У нас ведь "лишних денег" накопилось много, мы золотым "дождем" нефтедолларов не воспользовались, копили их на "черный день". Теперь говорим, что эти деньги и спасли нас во время кризиса. Но, во-первых, не столько нас, сколько жадных бизнесменов. Во-вторых, ведь практически все страны, независимо от наличия резервных фондов, тоже нашли деньги на антикризисные меры. Они их в конце концов просто напечатали.
Инфляция - не самый страшный "зверь"
РГ : Вице-премьер, министр финансов Алексей Кудрин, только заходит речь о дополнительных расходах, тут же напоминает о росте инфляции. Вы с ним не согласны?
Гринберг : Проблема инфляции существует. Но она пятнадцать лет руководит нашей денежной политикой, да только мало что получается. Наша инфляция унизительна по критериям современного мира, самая высокая в "двадцатке". Плохо, конечно, а "лишние" деньги вроде могут усугубить положение. Но вот мы сжимаем денежную массу 15 лет и не можем обуздать рост цен, а Запад этого не делает - и рост цен там 2, от силы - 3 процента. Значит, в наших действиях ошибка. В чем дело?
Есть две точки зрения. Одна сводится к тому, что инфляция - феномен, порождаемый чрезмерным количеством денег в обращении. Тогда все просто: нужно ограничить денежное предложение на рынке и инфляция исчезнет. Но в переходных экономиках, особенно российской, такая схема не работает. Все сложнее, и борьба с ростом цен - тоже. Моя, и не только моя, позиция такова: есть способы неинфляционного распределения денег в экономике, если этот процесс должным образом контролировать. Потому что у инфляции есть другие причины, помимо "излишка" денег в экономике, например, монополии, картельные сговоры. Исключительно рестриктивная, то есть ограничительная денежная политика, направленная на сжатие денежной массы, ведет в тупик. Нужны логически понятные неденежные меры, например, антимонопольные, чтобы разнообразные тарифы с нового года не прыгали до небес, вот тогда, вместе с монетарным, денежным контролем это даст эффект.
РГ : Принято считать, что в российских условиях госрасходы на экономику не очень оправданы, поскольку вместо поддержки производства они осядут в чьих-то карманах?
Гринберг : Бесспорно, осядут. Но у меня есть и возражение. Допустим, надо построить мост, требуется два миллиона. Половину почти наверняка украдут. Но мост все равно построят, а деньги разой дутся по экономике, и это лучше, по-моему, чем тратить их на покупку американских бумаг и таким образом финансировать войну в Ираке.
РГ : У вас в прошлом году была большая статья под названием "Третья улыбка Фортуны". Вы писали: Россия в недавние десятилетия дважды потеряла реальные шансы на модернизацию экономики - при горбачевской перестройке и в годы высоких цен на нефть. Третья возможность возникла в наши дни. Немножко странно: кризис и "улыбка Фортуны". Нельзя ли поподробнее?
Гринберг : Начинается восстановление мировой экономики, но быстрым оно не будет. При этом все предприятия Европы переполнены запасами машин и оборудования, на них нет спроса. А нам они нужны. Это и есть "третья улыбка" судьбы.
Я давно ратую за так называемую большую сделку. За создание своеобразного Совета экономической взаимопомощи "Европа-Россия". ЕС - наш естественный союзник. Они нуждаются в нас, в нашем спросе, он у них пока вялый, не заполняет производственные мощности. А нам нужна модернизация, которую можно провести с помощью европейского технического потенциала. Но только и здесь нам придется привыкать делать все логично, как все: определить, что, где и сколько нам нужно, представить план, перечислить, какая европейская продукция нам нужна. Они-то приспособятся к нашим потребностям, но мы сперва все-таки должны их сформулировать. Была же перед развалом СССР принята так называемая комплексная программа научно-технического прогресса, и нам нужно что-то похожее.
РГ : А что делать, если цены на нефть рухнут, курс рубля снова обвалится? Или, наоборот, все будет столь замечательно, что он чрезмерно укрепится? В то время как ЦБ четко заявил о планах постепенного перехода к свободному курсу и начал даже двигаться в этом направлении.
Гринберг : Я думаю, при огромной зависимости курса национальной валюты от стоимости нефти, от движения потоков капитала, делать это пока рано. Курсовая политика не должна быть оторвана от потребностей экономики. Когда я слышу призывы отпустить рубль, у меня сразу возникает вопрос: что важнее - человек для субботы или суббота для человека? Курс для экономики или экономика для курса?
Мне кажется разумным все-таки управлять курсом и постепенно его девальвировать - в темпе инфляции. Значит, покупать валюту. Точно так же, чтобы не рисковать резким ослаблением рубля, можно вводить ограничения на движение капитала, не обязательно жесткие. Например, в мире стала популярной идея введения так называемого налога Тобина для создания барьера на пути спекулятивного капитала.
Курсовая политика, как и монетарная, тарифная и другие, должна быть частью общегосударственной экономической стратегии. Правда, прежде ее еще предстоит ясно сформулировать. Если вы не знаете, куда плывете, у вас никогда не будет попутного ветра. Тогда ничего не надо координировать: валюта - сама по себе, таможня - сама по себе, расходы - вообще отдельно. Ничего и не получится. Отсутствие координирующего механизма для разных направлений хозяйственной политики - огромная наша беда. В США, скажем, есть не только Экономический совет при президенте страны, но еще и Национальный экономический совет, они сводят воедино и подчиняют общей цели все хозяйственные мероприятия и все виды политики.
