Поделиться
Роберт Стуруа недавно пришел в дискуссионный клуб "Откровенный разговор", открытый при Союзе грузин в России, на встречу с весьма определенно обозначенной темой "Непонимание - это временно. Постоянна наша любовь".
Однако заданный строго по теме вопрос корреспондента одного из информационных агентств "Почему вы отказались приехать в Москву два года назад, а сегодня ставите "Бурю" в театре Калягина?", вызвал скептическое фыркание аудитории: мол, опять политика.
Стуруа ответил, как ответили бы дети или излюбленные кавказские герои из фильма "Мимино": "Тогда я не приехал из-за Абхазской войны".
Помолчал и добавил: "Уже в 1947 году советские писатели поехали в Германию на встречу с немецкими писателями". Память о войне может не остывать годами, но разговор надо начинать. И напомнил, цитируя Брехта, что правительства выигрывают или проигрывают войны, народы же проигрывают всегда.
Разговор, впрочем, не ставил себе целью спроектировать новый культурный контур для понимания друг друга, он был скорее посвящен воспоминаниям.
Стуруа вспомнил, как он познакомился с ведущей встречи, критиком и сценаристом Корой Церетели на Московском кинофестивале, в далекие и прекрасные 60-е ("я тоже шестидесятник"), когда у него с другом кончились деньги, он попросил Кору с подругами... накормить их. Девушки быстро принесли бутерброды и коктейль.
Воспоминания были пронизаны легкими, вдохновенными и почти незаметными, как ласка давно живущих вместе людей, естественными комплиментами - Времени, Женщине, Мастеру.
"Мы все подданные страны, которая называется Театр", - уточнил Стуруа общую культурную "прописку", и этой "родине" как раз была посвящена большая часть разговора. В театре нет места узким национальным границам, и Мольера можно оправдывать за подобострастие, и Николая II хвалить за то, что хорошо стерпел "Ревизора". Вспоминать дорогие сервизы в театре Станиславского, изготовленные на деньги отца режиссера и Морозова, и хвалить сегодняшнего тбилисского мецената, поднимающего актерам зарплаты со 180 лар до 400 долларов.
Стуруа спрашивали об отношении к современному творчеству и культурной разнице во время работы в разных театрах (одной из лучших и любимых он назвал работу в таком вроде бы темпераментно далеком от Тбилиси Хельсинки). И о том, что мешает грузинским актерам стать мировыми кумирами. Худенький ветеран Великой Отечественной войны в увешенном медалями пиджаке обращал внимание великого режиссера на "подвиг женщины-матери, оставшейся во время войны работать в колхозе".
Это была не пресс-конференция, а "народная встреча", публика была вовсе не экспертного уровня - от студентов до ветеранов - но что-то носилось в воздухе, какой-то изначальный гражданский талант нации, способность к высокой публичности чувствовалась в этом разговоре. Когда уже уставший зал расшушукался, взбудораженный возможностью поговорить с мастером, взяла слово россиянка, режиссер, снимающая документальное кино о Чехове и параллельно пересматривающая великие фильмы грузинских режиссеров. "Это надо послушать", - чуть приподнялся немолодой мужчина, призывая к тишине. И счастливый зал замер. И это был лучший ответ на так и непрозвучавший вопрос о российско-грузинских отношениях.