Поделиться
Спектакль "Дидона и Эней", датированный еще 1989 годом, сегодня вновь полон эмоциональной свежести премьеры. И значительности, которая не позволяет усомниться в том, что в программу "Легендарные имена и спектакли ХХ века" на фестивале "Золотая маска" он зачислен не случайно.
Для западного балетного мира "Дидона и Эней" Марка Морриса - хрестоматийная постановка, ее недавнее возобновление встретили так же, как мы реагируем на очередное "Лебединое озеро": с удивительным почтением, что в этом старом (двадцатилетней выдержки!) монстре все еще пульсируют жизненные соки, что они вдохновляют новых исполнителей и находят отзыв в зрителях.
Москва, до этого не видевшая ни одного спектакля Морриса, вибрирует при его имени только после разъяснений, что именно этот американец в конце 1980-х стал причиной грандиозного международного скандала, когда брюссельский Театр де ла Моннэ ради него выставил за дверь великого и легендарного Мориса Бежара с его "Балетом ХХ века", предпочтя танцы XXI века, и это его вскоре перехватил Михаил Барышников, пригласив к созданию совместной труппы.
"Дидона и Эней", поставленная как раз в брюссельский период, наглядно демонстрирует, почему Моррис оказался одной из икон современного танцевального мира. Взявшись за один из краеугольных европейских мифов, хореограф выбрал гениальную барочную оперу. Но его хореография не сузила масштаб Перселла, как это происходит чаще всего при визуализации музыки, а возвысила ее до надвременных обобщений.
Последовав за композитором, Моррис ограничился всего несколькими танцовщиками, в своей черной униформе, напоминающей античные туники, то образующими подобие античного хора, то берущими на себя сольные партии. Их движения, чья намеренная элементарность напоминает о гениальности баланчинской "Серенады", поставленной для школьниц, взяты с античных ваз. Оттуда же позаимствован сам принцип профильности, придающий этим танцам искренность первозданности.
Пластические "голоса" танцующих почти не выбиваются из унисона - ровно льющийся поток движений артистов, то рассыпающихся по сцене маленькими группами, то соединяющихся в хороводах, не предполагает ничего, что русский классический балет подразумевает под "выразительностью" - никаких больших прыжков, многооборотных вращений, высоких батманов. Но непрерывное сплетение этих тихих и лишенных признаков буйства страстей комбинаций, чей узор прихотливо повторяет буквально каждую ноту партитуры Перселла, создает невероятное эмоциональное напряжение, когда одна вскинутая рука Энея и крошечная припрыжка Дидоны оказываются точным эквивалентом крушения мира, а весь калейдоскопический набор микродвижений вдруг оборачивается аналогом пышного и величественного Виргилиева гекзаметра. Так ненадрывно, просто и невероятно виртуозно в России не ставил в ХХ веке ни один хореограф. И клин черных, будто обугленных, фигур в финале "Дидоны и Энея" свидетельствует о том, что мы четверть века назад не просто не заметили одного из самых востребованных хореографов мира, а пропустили целую главу в развитии современной хореографии.