Единственную повесть Даниила Хармса "Старуха" Федор Павлов-Андриевич (сын Людмилы Петрушевской) поставил как своеобразный шаманически-акустический перформанс и назвал его "СтарухЫ".
Этот спектакль номинирован в номинации "Новация" фестиваля "Золотая маска", а работа выдающейся якутской актрисы Степаниды Борисовой претендует на лучшую женскую роль.
Парадокс Степаниды Борисовой, отмечающей сегодня свой 60-летний юбилей, сродни чему-то магическому. Девочка из якутской юрты, она закончила Щепкинское училище, стала первой актрисой современной якутской сцены, переиграв всю классику от Шекспира до Гарсиа Лорки (ее работа в "Кровавой свадьбе" была номинирована среди многих других ее работ). Народная артистка России, статусная персона, она стала выдающейся этнической певицей, владеющей горловым пением. Восстановив связь со своими шаманскими корнями, она стала петь национальный эпос "Олонхо" и собственные песни-камлания.
Европейская, русская театральная традиция соединилась в ней с гулом шаманской тайги и образовала явление небывалой выразительности.
Павлов-Андриевич сделал абсолютно точный выбор, предложив именно ей сыграть-спеть-воплотить гулкую и пугающую повесть о старухе-смерти. Но кто еще, кроме этой экзотической актрисы-шаманки, мог бы ответить согласием?
Степанида, Стеша, как любовно называют ее друзья и поклонники, работает здесь так, точно ей дана власть лететь над текстом, как над землей. Ее игра подобна оптике Хокусая - цепкий, орлиный взгляд, подмечающий все подробности ландшафта, но не связанный с ним притяжением, надмирный. Шаманская кровь учит смотреть на человека как на бога и зверя одновременно. Так строит свою речь, так камлает Степанида в "Старухе", размещая своего странного, фантасмагорического персонажа где-то между бесами и зверями. И страшно, и жутко - ничего человеческого и одновременно - столько простой человеческой тоски, вечного ужаса перед тайной смерти. Она творит акустический образ из жужжания и зыка, из рыка и стона, уводя голос высоко вверх и обрушивая куда-то в гудящую бездну.
Художница Катя Бочавар превращает ее фигуру в белую ледяную скульптуру - запеленутая в белую ткань по самую грудь Степанида возвышается на белом столбе, точно отшельник или жена Лота, превратившаяся в соляной столб. Оттуда, с этого постамента, она и кричит страшный хармсовский текст про смерть, ворожит, шаманит. Странный голос Федора Павлова-Андриевича, закутанного в черное, вторит ей из глубины зала, подражает или бубнит, как пономарь при отпевании. Эта связь текста Хармса с поминальной службой проявлена режиссером вполне внятно и является, быть может, литературоведческим открытием.
В какой-то момент Степанида переходит на якутский, угрожая: "Перевода не будет!". Но перевод происходит - с языка сложной литературной фактуры на язык магии. Маска, создаваемая Степанидой, - это незабываемое сочетание юродства и гротеска, хитрости и дикой силы, страха и предательства, ужаса и свободы. Это знакомая ей из шаманского детства маска смерти - страшной и освобождающей. В такой виртуозной технике маски у нас вообще никто не умеет работать. Оказалось, что она как нельзя лучше годится для текстов Даниила Хармса.