Третьяковская галерея, продолжая серию выставок "Из запасников...", показывает на Крымском Валу графику Владимира Лебедева "...Я художник 20-х годов".
Лебедева больше всего знают как замечательного иллюстратора детских книжек. Не слишком погрешив против истины, можно считать, что с его рисунков к "Слоненку" Киплинга, которого выпустило в 1922 году издательство "Эпоха", начинается советская детская иллюстрация. Потом были книжки Маршака "Мороженое", "Усатый полосатый", "Цирк", "Мистер Твистер"...Поэту так понравилось работать с Лебедевым, что их сотрудничество продолжалось 40 с лишним лет. Впрочем, Лебедев - целая эпоха не только потому, что он нарисовал книжки, с которыми вырастали три поколения советских детей. Под его влиянием и его трудами сформировалась славная "ленинградская школа" детской книги.
Закончилось это печально. 1 марта 1936 года "Правда" опубликовала редакционную статью "О художниках-пачкунах". Главными "пачкунами" оказались Лебедев и Конашевич... От этого удара Лебедев не смог оправиться - он стал пытаться "соответствовать" требованиям эпохи. Впрочем, сам себя он никогда не обманывал. Его знаменитая фраза: "Чтобы понять мое творчество, нужно знать и помнить, что я художник 20-х годов..." - отнюдь не дань ностальгии по юности. Скорее - знак демонстративного отказа признать "своим" то, что было создано под угрозой гильотины сталинского террора.
Меж тем детская книжка - лишь часть наследия уникального художника, которого называли "последним из могикан монпарнасской эстетики". Надо заметить, что Лебедев никогда не бывал во Франции. Полотна Ренуара, Мане, Сезанна он увидел на выставке "100 лет французской живописи" в 1912-м. Впечатление оказалось насколько сильным, что и 15 лет спустя в "Танцовщице в пачке на стуле" появляется омаж ренуаровским балеринам. Серии "Обнаженные" Лебедева не менее известны, чем его книжная иллюстрация. На выставке в ГТГ показывают ню, написанные акварелью, тушью, углем и даже ламповой копотью. Ламповой копотью Лебедев обожал писать. Разница техник позволяет оценить виртуозное мастерство художника. Рядом с рисунками копотью, где фигуры растворяются в пространстве, - силуэты, нарисованные пером с тушью. Написанные в мгновенье ока, одной линией, они выдают твердость руки и точность глаза. И еще - впечатляют грациозной бесплотностью. Дух Монпарнаса, или скорее - мечта о нем, явственнее проступают в рисунках полуодетых моделей. Причем чем больше Лебедев одевает моделей, тем эротичнее они выглядят.
Но в 1920-е гораздо актуальнее "монпарнасской эстетики" был опыт Лебедева, приобретенный им в "Сатириконе" и других дореволюционных сатирических журналах. Он пригодился и для советского "Бузотёра". В 1920-е Лебедев пишет серии "Матросы", "Любовь шпаны", "НЭП"... Но социальная тема у него каким-то чудесным образом получала поэтический оттенок. Лихой фокстрот, который отплясывает паренек в кепке и его тоненькая подружка в платье по последней нездешней моде, у Лебедева похож на вихрь юности, в котором кипит жизнь и страсть. Ирония художника всегда мягка. Кажется, он не может не любоваться своими героями, будь то шпана, парочка на катке или толстяк в ушанке и очках с книжкой...
Юмор Лебедева изысканного свойства. Он скорее в том, что "высокая эстетика" применяется к прозе жизни. Так, след ренуаровской эстетики вдруг мелькнет в рисунках к рассказу про "усатого полосатого". Девочка с котенком на обложке бедной детской книги слегка напомнит парадные портреты важных красавиц. А иллюстрации к стихам Маршака "Как рубанок сделал рубанок" вскользь отошлют к контррельефам Татлина. Впрочем, строка Маршака "Свистнул тоненький зензибель: без рубанка нам погибель", похоже, тоже ведь не без отсылки к зензиверу-кузнечику Хлебникова написана. Такая вот была у нас культура. Дух вольности, Монпарнаса, а также русского авангарда нашел последнее прибежище на территории детства.