Поделиться
Под программным девизом, ставшим уже традиционным для зальцбургских летних сезонов и посвященным на этот раз философской теме: "где сталкиваются Бог и человек, возникает трагедия", на родине Моцарта проходит очередной музыкальный фестиваль.
В этом году Зальцбургскому фестивалю исполнилось 90 лет. И хотя дата эта в прямом смысле не юбилейная, но она заметная для истории любой культурной институции, перешагивающей через границы десятилетий, а главное - эстетических парадигм.
Зальцбургский фестиваль появился в 1920-м - после тотального стресса, пережитого человечеством в Первой мировой войне. То было время эмоционально возбужденного экспрессионизма в искусстве, "страшного крика" души, замирающего в выжженном, отдающим мертвым шорохом убитых на войне, пространстве. Разрушение и трагедия стремительно поглощали в сознании понятие красоты. И именно в это время в Зальцбурге, на родине Моцарта, появился музыкально-театральный фестиваль. А у истоков его оказались не апологеты моцартовской музыки, а певцы "утраченной" декадентской красоты - композитор Рихард Штраус, поэт и драматург Гуго фон Гофмансталь, легендарный режиссер Макс Рейнхардт, создавшие, по сути, в разрушенном и ментально разбитом мире Европы "остров культурных сокровищ".
Нельзя сказать, что 90 лет стали каким-то рубежом или итогом для истории Зальцбургского фестиваля: она оставалась живой и напряженной на протяжении всех лет его существования - и тогда, когда, здесь творили "великие" - маэстро Тосканини, Вальтер, Фуртвенглер, Караян, и тогда, когда здесь поставили все оперы Моцарта, и тогда, когда на стенах Зальцбургского большого зала красовалась фашистская свастика, и тогда, когда статусная публика фестиваля пережила шок от "эстетических" перемен при радикальном интенданте Мортье. Фестиваль давно стал живой легендой искусства, и то, что эта легенда живая, а не музейная, заметно даже по жанру экспозиции под названием "Великий театр мира", приуроченной к 90-летию фестиваля, которая выплеснулась за стены городского музея - на улицы, в витрины, на стенды театральных фойе, заставляя Зальцбург ощущать себя не только городом Моцарта, но и частью огромной культурной реальности, которую сформировал здесь за 90 лет знаменитый фестиваль.
Тему нынешней афиши организаторы, в числе которых досрочно покидающий в этом году пост интенданта режиссер Юрген Флимм, не поскупились довести до философских масштабов - "Где сталкиваются Бог и человек, возникает трагедия". Публика на спектаклях должна теперь осмыслять, что подразумевает этот девиз: трагедия следует тогда, когда человек вступает в противоречие с богом, или трагедия есть следствие действий человека, не согласованных с богом? Благодатная почва для столь сложных рефлексий - античный миф. Нынешняя афиша буквально пестрит античными названиями: мировая премьера оперы "Дионис" Вольфанга Рима, "Орфей и Эвридика" Глюка, "Электра" Штрауса. В драматической программе - "Эдип в Колонне" в постановке Питера Штайна, "Федра" Жана Расина (режиссер Маттиас Хартман).
"Электра" Штрауса, созданная по пьесе Гофмансталя, выглядит, кроме всего прочего, и красивым историческим жестом по отношению к создателям Зальцбургского фестиваля. По счету это восьмая зальцбургская "Электра". Предыдущими постановками дирижировали Маазель, Караян, Митропоулус и другие. Нынешнюю с оркестром Венских филармоников подготовил Даниэле Гатти. Спектакль в режиссуре Николауса Ленхоффа и сценографии Раймонда Бауэра с участием Вальтрауд Майер, Рене Папе, Эвы-Марии Вестбрук оказался самой заметной оперной премьерой сезона, так, что уже по ходу спектаклей было решено записать его на DVD.
Главный прием постановщиков оказался "от противного": известную гиперсложность и переизбыточную насыщенность музыки Штрауса уравновесили лаконичным, нарочито скупым действием. О том, в какие времена переносит публику этот спектакль, можно только догадываться - "перекошенная" по всем диагоналям сценография, состоящая из глухих серых стен с окнами-бойницми и могильными ямами на сцене, может иллюстрировать и времена мифологической Трои, и эпоху мировых войн, и мир агрессивного подсознания. Костюмы приближены к нацистским временам - шикарные меха Клитемнестры, мундир и галифе ее любовника Эгиста, женщины-"овчарки" из свиты. Но акценты постановщики выстраивали явно не на конкретном времени и даже не на расхожей психоаналитической проблематике Электры, мстящей матери за убийство отца. Главный смысл спектакля - зло порождает зло, месть выстраивает только цепь убийств, мрак есть состояние человеческой души.
Электра в исполнении Ирене Теорин - мрачная и когда-то красивая девушка, вылезающая из ямы-могилы и подавленная одной мыслью - отомстить. Все ее редкие жесты, краткие проходы по сцене выстроены с конкретной прагматичной целью - удержать сестру Хризотемиду и заставить ее мстить, направить на убийство брата Ореста. Когда же Электра, наконец, слышит дикие засценные крики жертв мести, а Орест - Рене Папе открывает ей картину победы - мать Клитемнестру, повешенную вниз головой, в лужах крови и брызгах мозгов на кафельных стенах, Электра оказывается не в состоянии танцевать свой знаменитый танец и валится замертво с отяжелевших ног. Дом наполняется жуткими черными существами, насекомыми выползающими из всех щелей. Мрак окутывает настоящее и будущее тех, кто вступил на путь убийств - независимо от предлога.
Поразительно, как при этом мраке и жутковатых музыкальных эффектах музыки Штрауса, певцы и оркестр добиваются ясного, почти прозрачного звучания партитуры, где слышны и психологические переживания, и мотивы света, и нежные разливы чувственности - "инкрустации" прекрасного, которое было так возможно. А не состоялось потому, что человек не может брать на себя роль бога. Буквально, следуя девизу фестиваля: тогда рождается трагедия.