На открывшейся 65-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН российскую делегацию возглавлял министр иностранных дел России Сергей Лавров. За пять дней он провел более семидесяти различных встреч, переговоров, министерских заседаний "квартетов", "пятерок", "шестерок", "восьмерок" и "двадцаток".
На обратном пути Сергей Лавров в интервью "Российской газете" подвел итоги мировой дипломатической "мозговой атаки".
Российская газета: Не так давно российско-американские встречи и на высшем уровне, и на уровне глав внешнеполитических ведомств были в центре мирового внимания: десятки телекамер, повышенный интерес со стороны всевозможных СМИ. В последнее же время ситуация несколько изменилась. А вашу встречу в Нью-Йорке с госсекретарем США Хиллари Клинтон вполне можно отнести к разряду деловых, без излишней шумихи. Такая динамика - это хорошо или плохо для российско-американских отношений?
Сергей Лавров: Это хорошо для любых отношений: когда они развиваются равномерно, по-деловому, когда отношения освобождаются от чрезмерной публичности в отстаивании своих взглядов. Позиции нужно презентовать на переговорах, а не через микрофон, как это бывало очень часто при прошлой администрации в США. Сейчас этого гораздо меньше.
Деловой характер переводит отношения в плоскость практической работы, особенно в рамках президентской комиссии, в русло договоренностей, которые были достигнуты в ходе визита Дмитрия Медведева в Вашингтон в июне прошлого года, об упоре на экономику, инновационное сотрудничество, инвестиции. Конкретная без шумихи работа вызывает меньше сиюминутного ажиотажа, но, с другой стороны, представляет большой интерес для серьезных аналитиков, которые оценивают перспективы углубления нашего партнерства. Чем больше мы будем уплотнять ткань торгово-экономических, инвестиционных, инновационных отношений, тем устойчивее будет становиться российско-американское партнерство.
РГ: Уже больше года российская сторона заявляет о необходимости завершения совместного российско-американского анализа угроз. Однако до сих пор экспертная работа не завершена. Что этому мешает?
Лавров: Речь идет об очень серьезном процессе. Ведь вызовы и угрозы не пустячные - терроризм, распространение оружия массового уничтожения, организованная преступность, наркотрафик и многое другое. Этот обзор требует профессионального подхода. Он развивается нормально.
Особенное внимание уделяется вызовам в сфере ракетного распространения, в том числе и потому, что они напрямую завязаны на проблематику противоракетной обороны, которая все еще остается "горячей картошкой". Мы за то, чтобы добросовестно выполнить договоренности между президентами России и США. Напомню, что они договорились провести совместный экспертный обзор и выйти на общее понимание, откуда и для кого существуют риски ракетного распространения.
Документ должен быть готов в скором времени. Я рассчитываю, что по итогам его подготовки мы сможем поговорить о том, чтобы сделать следующий шаг и искать совместно, в том числе и с европейцами, пути парирования таких рисков, начиная с дипломатических, политических шагов, предусматривая также меры экономического воздействия на тех, кто может быть источником подобных рисков.
Но и не исключая возможности использования военно-технических ресурсов для того, чтобы быть готовыми на случай возникновения реальной угрозы. Наша позиция опирается именно на то, о чем договаривались президенты.
РГ: За последние полгода Ирану было послано немало сигналов. Это и введение новых санкций Советом Безопасности ООН, и односторонние санкционные действия со стороны США и ЕС, и недавно подписанный указ президента России о запрете на поставки иранским вооруженным силам определенных видов российской боевой техники, в том числе комплексов С-300. На ваш взгляд, Тегеран слышит эти сигналы?
Лавров: Указ президента - не изолированное действие. Это документ, который отражает российскую практику. Каждый раз после принятия Советом Безопасности ООН соответствующей резолюции, которая предусматривает санкции против какого-либо государства, будь то Иран, КНДР, Либерия или другие страны, мы должны перевести эти резолюции на язык нашего законодательства с тем, чтобы обеспечить прямое действие соответствующих мер. Это делается через указ президента.
Что касается вопроса о том, услышал ли Иран мнение мирового сообщества, думаю, однозначно услышал. Принимая во внимание некоторые последние движения со стороны наших иранских партнеров, есть основания полагать, что они хотят выйти на переговоры. Мы давно к этому готовы, четко подтвердили такой подход на встрече министров иностранных дел группы "5+1" в Нью-Йорке. Высокий представитель Евросоюза вместе с политдиректорами МИДов шести стран, участвующих в этой группе, готов в самое ближайшее время встретиться с иранскими представителями, чтобы договориться о том, как действовать дальше с учетом необходимости решить эту проблему.
РГ: Среди более семидесяти встреч, которые вы провели за пять дней в рамках 65-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке, самым загадочным, видимо, оказался ближневосточный "квартет". После отмены пресс-конференции журналисты тут же предположили, что участники заседания, скорее всего, окончательно разошлись во взглядах. Что в действительности произошло на "квартете"?
Лавров: Никакой ссоры в "квартете" не было. Наоборот, принято очень важное заявление. В нем отражена та линия, которую "квартет" стал проводить начиная с московской встречи министров иностранных дел в марте этого года. Заявление принципиальное, подтверждающее все международно-правовые основы, на которых должно основываться ближневосточное урегулирование. В нем особо подчеркивается необходимость продления израильского моратория на поселенческую деятельность в интересах продолжения прямых переговоров между Махмудом Аббасом и Биньямином Нетаньяху с целью выхода на договоренности в течение года.
Никаких разночтений у нас не было. Почему не было пресс-конференции? Это была инициатива Генерального секретаря, и объяснялась она прежде всего логистическими соображениями. В новом временном здании ООН действительно были проблемы с электричеством. Лифты не работали. Так что нам пришлось десять пролетов по ступеням подниматься на этаж, где проходила эта встреча.
Вторая логистическая проблема - у всех был сверхспрессованный график. Это на самом деле так. И после заседания "квартета" все торопились на следующие мероприятия, которые нельзя было избежать. К тому же сама встреча началась позже, чем планировалось, опять же в силу вышеперечисленных проблем с графиками министров и логистическими проблемами в условиях реконструкции штаб-квартиры ООН.
Тем не менее когда эти логистические проблемы возникли, многие наши партнеры действительно вздохнули с облегчением. Но не потому, что нам было нечего сказать журналистам. Есть что сказать, и все это сказано в заявлении "квартета". Однако, зная дотошность журналистов, наверняка последовали бы вопросы, что будет 26 сентября, когда истекает израильский мораторий на поселенческую деятельность. А вот если будет прекращение моратория, что сделаете вы? А если он продлится, что вы предпримете?
Я не хотел и не хочу от этих вопросов уходить. Но тогда, до 26 сентября, пока мы не знали, как конкретно будет сформулирована позиция Израиля, можно было только спекулировать на эту тему. Причем с большим риском навредить делу. Потому что любые гадания министров на публике могли быть использованы как сторонниками, так и противниками той или иной линии.
А самое главное: после 26 сентября все будет зависеть от позиции Махмуда Аббаса. Это его страна, его народ, его будущее государство. И на нем лежит основная ответственность за то, как дальше вести дело. В рамках Генеральной Ассамблеи мы разговаривали с представителями многих арабских государств, с генеральным секретарем Лиги арабских государств Амром Мусой. Они все склоняются к нашему пониманию ситуации. Мы будем обязаны поддержать то решение, которое примет Махмуд Аббас. Но для этого, конечно же, необходимо, чтобы Биньямин Нетаньяху осознал и свою ответственность за судьбу урегулирования в этом важнейшем регионе мира.
РГ: Очевидно, что на определенном этапе к палестино-израильскому переговорному процессу придется подключить и представителей ХАМАСа, которые контролируют сектор Газа. Остальные участники "квартета" это понимают?
Лавров: Такое понимание есть. Более того, "квартет" учел реалии и за последние три года существенно скорректировал свою позицию насчет того, как восстанавливать палестинское единство.
Если раньше мы слышали призывы к тому, чтобы ХАМАС за один присест удовлетворил все требования мирового сообщества (что едва ли реально), то, начиная с мартовского заседания "квартета" в Москве, мы призываем к восстановлению палестинского единства на основе платформы Организации освобождения Палестины. Это гораздо проще осуществить, учитывая, что речь идет не о требовании, звучащем извне арабского мира. Это призыв присоединиться к тому, что объединяет подавляющее большинство палестинских группировок.
Из платформы ООП вытекает и право Израиля на существование, и необходимость вести с израильской стороной переговоры о создании государства Палестина, и необходимость уважать предыдущие договоренности. Поэтому такой подход более перспективен.
Тем более что в прошлую субботу в Дамаске возобновились контакты между ХАМАСом и ФАТХ. Причем, насколько я знаю, с такой инициативой выступили хамасовцы. И Махмуд Аббас эту инициативу поддержал. Думаю, что такими действиями ХАМАС дает понять, что учитывает советы, неоднократно озвученные нами на встречах с Халедом Машаалем. Советы о том, чтобы все-таки возобладала забота об интересах палестинского народа.
РГ: Стало известно, что члены НАТО предложили провести в ноябре саммит Россия-НАТО. О чем альянс хочет проконсультироваться с Москвой? И можно ли уже говорить о том, что Россия и НАТО перестали быть друг для друга "условными противниками"?
Лавров: Я думаю, что мы давно не враги. Никто не может себе представить даже в страшном сне, что мы друг с другом воюем. НАТО - это реальность. Россия - это тоже реальность. Обе эти реальности наряду с Евросоюзом существуют в Евроатлантике.
К предложению провести саммит Россия-НАТО мы относимся серьезно. В любом случае мы никогда не уходили от любых форм работы в Совете Россия-НАТО. Мы участвовали в саммите Россия-НАТО в апреле 2008 года. И в Бухаресте состоялась очень полезная дискуссия. Мы не пытались обходить Совет Россия-НАТО даже в период кавказского кризиса. Более того, мы предложили созвать срочное заседание СРН, но по причинам мне не до конца понятным наши натовские партнеры под влиянием некоторых своих ведущих членов от этого ушли, а потом даже заморозили отношения.
Спустя некоторое время, правда, они осознали, что совершили ошибку, и предложили отношения возобновить. Мы подготовили министерское заседание, которое состоялось в декабре 2009 года. Оно увенчалось принятием трех конкретных документов, направленных на развитие прагматичного взаимовыгодного сотрудничества. В том числе и по обзору общих вызовов.
Особенность нынешней ситуации состоит в том, что НАТО готовится к своему саммиту в Лиссабоне, на котором будет обсуждаться новая стратегическая концепция альянса. И именно в привязке к нему предлагается провести Совет Россия-НАТО на высшем уровне. В разговоре на неформальной встрече министров иностранных дел Россия-НАТО в Нью-Йорке мы обозначили наше стремление лучше понять, куда будет выруливать эта стратегическая концепция, как в ней будет определено отношение к России, отношение НАТО к международному праву.
Ведь раздаются голоса, и их немало, о том, что НАТО должен прописать в новой концепции свое право применять силу в любом регионе мира, если альянс сочтет, что оттуда проистекает угроза. Причем применять силу, не обращаясь в Совет Безопасности ООН. А это будет противоречить Уставу Организации Объединенных Наций, принципу верховенства права в мировых делах. Поэтому мы хотим понять, в каком контексте будет проходить встреча в верхах самого альянса.
РГ: Открывая 65-ю сессию Генеральной Ассамблеи, ее председатель предложил участникам политической дискуссии доказать, что ООН "не просто говорильня". Как вы считаете, удастся ли это доказать без реформирования самой ООН?
Лавров: Я участвовал не в одном десятке сессий Генеральной Ассамблеи. В двадцати точно. И председатель всегда хочет привнести какую-то живинку в исполнение своих обязанностей. Это важная должность, от которой зависит организация работы Генеральной Ассамблеи, организация правильного, четкого рассмотрения проблем из повестки дня, охватывающей весь мыслимый спектр вопросов международной жизни.
Если брать Генеральную Ассамблею, то ее часто называют говорильней. Потому что, ну что греха таить, когда открывается очередная сессия Генеральной Ассамблеи, где собираются президенты, премьер-министры, то первый, второй, третий день зал заполнен делегатами. Тогда выступают лидеры, основные государства излагают свое видение международной обстановки. После этого на излете общей дискуссии зал резко пустеет.
В последующие дни каждая делегация из отведенных ей шести мест использует в лучшем случае одно, а то и совсем отсутствует по различным, более срочным делам. Когда же начинается обсуждение текущих вопросов повестки дня, которые переданы на рассмотрение пленарных заседаний, в зале Генеральной Ассамблеи вообще очень часто бывает тоскливо.
Чтобы быть справедливым, добавлю, что убежден: Генеральная Ассамблея, как орган, должна сохраниться, и ее роль должна укрепляться в соответствии с Уставом ООН. Потому что речь идет, если хотите, о прямом отражении принципа равноправия государств - членов ООН, принципа одна страна - один голос, принципа, согласно которому каждое из 192 государств-членов имеет право быть услышанным. И этот голос не пропадет. Он будет отражен в протоколах, сохранен для истории. К нему всегда можно будет обращаться.
Что же касается других органов, то я бы не назвал говорильней Совет Безопасности ООН, который принимает важнейшие, порой судьбоносные решения, от которых зависит реальное развитие обстановки. Разрабатываются планы по преодолению того или иного кризиса. Или возьмем, к примеру, учреждение миротворческих операций. Это решения, на основе которых люди в "голубых касках", "голубых беретах" направляются в различные регионы мира. Там создается инфраструктура, механизм либо разведения противоборствующих сил, либо обеспечения переговорного процесса и т.д.
Еще один пример: Экономический и Социальный Совет. Он менее эффективен в практическом смысле, чем Совет Безопасности, но в последние годы все больше и больше наращивает обороты, занимается реальными задачами обеспечения развития. Причем не просто развития в качестве концептуальной дискуссии, но также практическим развитием тех территорий, которые только-только вышли или начинают выходить из конфликтных ситуаций. Так называемая концепция постконфликтного миростроительства обретает плоть и кровь именно в ООН. Экономический и социальный совет этим напрямую занимается.
А ведь есть еще специализированные учреждения и фонды ООН: ЮНЕСКО, ЮНИДО, Программа развития ООН, Детский фонд ООН, Фонд по народонаселению, МОТ, ВОЗ, ИКАО, ИМО и многие другие. Они реально тратят очень серьезные средства на помощь нуждающимся, на внедрение стандартов трудового законодательства, стандартов социального обеспечения, обеспечивают воздушное движение по всему миру, правила мореплавания, предоставляют по-настоящему востребованные услуги сотням миллионов жителей самых разных стран мира. Так что называть это все говорильней, на мой взгляд, как минимум несправедливо.