Поделиться
"Андрей Белый: объединенный архив" - так называется выставка, открывшаяся к 130-летию со дня рождения знаменитого писателя, поэта, антропософа, философа в Музее А.С. Пушкина.
Едва ли не главная сенсация, которую представляет юбилейная выставка, - дорожный саквояж Андрея Белого с вещами, который музей получил в дар чуть больше месяца назад от Альбины Митрофановны Леонтьевой. Работники Мемориальной квартиры Андрея Белого на Арбате ахнули, когда из недр этой объемной сумки начала ХХ века начали появляться одна за другой вещи. Например, бархатная шапочка. Та самая, в которой Андрей Белый запечатлен на фотографиях конца 20-х годов. Но фотографии все черно-белые, никто и не предполагал, что она чудесного ярко-синего цвета. Словно специально подобранная к синеве глаз Бориса Бугаева, которые Борис Зайцев описывал так: "Не просто голубые, а лазурно-эмалевые, "небесного" цвета ("Золото в лазури"!), с густейшими великолепными ресницами". Рядом с этой великолепной шапкой, сшитой точно по голове, которая носилась дома, - синева камней в заколке для галстука и для рубашки. Судя по этим предметам, Белый ценил изящество не только в прозе, но и в жизни.
Вслед за шапочкой из "чемоданчика" явились перламутровый полустертый образок Св. Серафима Саровского, одного из самых любимых святых Бугаева. Оловянный солдатик явился из времен детства профессорского сына Бори Бугаева, значит - из 1880-х годов. Короче, в этой волшебной сумке случайных вещей не могло быть по определению. Но мало этого. Каждая вещь была в бумажном пакетике, пронумерованном согласно описи, а кроме того, на других пожелтевших бумажках внутри этих пакетиков был еще комментарий, написанный вдовой. Благодаря ему и стало известно происхождение вещей. Иногда, впрочем, без ее помощи было бы невозможно определить и их функцию. Вот, скажем, небольшой крючочек. Крючок и крючок, но здесь-то он почему оказался? Выясняется, что он использовался для сушки папирос на лампе! Кто бы мог догадаться?
Не саквояж, а целый клад. Вообще-то о его существовании хранители музея подозревали. Но они знали только о сумке, которую после смерти Андрея Белого в 1934 году Клавдия Николаевна отдала на память друзьям и соседям по писательскому дому в Фурмановском переулке - семейству литературоведа Николая Вениаминовича Богословского. Семья эта была тем более близка ей, что в ней рос ее крестник Саша. Потом Саша вырастет, станет Александром Николаевичем, известным специалистом по русской эмиграции. Ему-то мы и обязаны сохранением музейного сокровища. После смерти Александра Николаевича в 2008 году саквояж Белого перешел к его жене - Альбине Митрофановне Леонтьевой. Она и приняла решение о передаче вещей в музей писателя.
На выставке можно впервые увидеть эти вещи, бережно хранившиеся более 70 лет. Но это не единственный сюрприз выставки. Впервые публика имеет шанс увидеть объединенный архив Белого. Андрей Белый был среди первых писателей, архив которого был куплен для создававшегося Центрального литературного музея в 1932 году. За 12 тысяч листов, которые писатель передавал по описи, было заплачено 10 тысяч рублей. Этой суммы хватило для покупки квартиры в кооперативном "писательском" доме. Белый отдал практически все - но что-то все же оставил "в семье". Весной 1941 года архив писателя был поделен между Литературным музеем, где остались рисунки и фотографии, и Государственным архивом литературы и искусства (РГАЛИ), куда перешли рукописи. Так вот - на юбилейной выставке на Пречистенке, 12/2, эти рукописи, фотографии, рисунки писателя вновь встретятся.
Родоначальник структурализма, теоретик художественного слова, новатор в области ритмики и метрики, повлиявший на все русское стиховедение ХХ века, Андрей Белый, несомненно, был бы востребован в эмиграции, куда он уехал в 1921 году. Но в 1923 году он неожиданно для многих возвращается в уже насквозь советскую Россию. Он преподает рабочим на курсах Пролеткульта. Он верит в то, что советской "детве" нужны его книги.
Но музыки уже не хватало ему самому. В юности он писал Блоку: "Ужас до времени затаился. Знаю, будет. Еще и еще..." До настоящего ужаса - ужаса застенок и пыток 1937 года - он, к счастью, не дожил. Умер мгновенно, от инсульта, в 53 года.