Поделиться
Нюрнбергский процесс, начавшийся 20 ноября 1945 года, шел 10 месяцев и 10 дней.
Суд народов явился ответом на небывалые ранее в мировой истории злодеяния фашистов, стал важной вехой в развитии международного права.
Трудные задачи и очень высокая ответственность легли в те дни на плечи переводчиков. Ведь именно от умения квалифицированно, быстро и абсолютно адекватно перевести услышанное во многом зависел успех обвинения. Синхронный перевод сразу на несколько иностранных языков начал применяться лишь в сороковых годах и на Нюрнбергском процессе прошел серьезную обкатку. Затем он был применен на Токийском процессе, а потом уже и в Организации Объединенных Наций.
Группу советских переводчиков в Нюрнберге с февраля 1946 года возглавлял Евгений Гофман. Он оставил свои рукописные воспоминания, которые автору этих строк не так давно передал его сын. Наибольший интерес в них, конечно же, представляют истории, касающиеся непосредственной работы переводчиков. Вот как, по его описаниям, все тогда начиналось.
На другой день после приезда американцы, возглавлявшие группу переводчиков, устроили проверку новичкам. Из зала в микрофон читался немецкий текст, который нужно было переводить на остальные рабочие языки - русский, французский и английский. Проверка прошла благополучно.
Каждая делегация обеспечивала перевод на свой родной язык. Перевод на немецкий язык делали американские переводчики. В каждой из четырех открытых сверху кабин одновременно сидели переводчики с английского, немецкого и французского. На столе кабины, перед стеклом, за которым сразу же начинались скамьи подсудимых и до них, не будь стекла, можно было дотянуться рукой, стоял переносной микрофон. Им завладевал один из переводчиков, в зависимости от того, выступал ли оратор на английском, немецком или французском языке. Случалось, что за 6 часов работы французскому переводчику ни разу не пришлось произнести ни слова. Зато, когда выступали подсудимые и их защитники, немецким переводчикам приходилось жарко. Часто они работали без отдыха всю смену - 1,5 часа, а когда кто-то выбывал по болезни, то и две, и даже три смены.
Среди иностранных переводчиков преобладали американцы. В основном это были люди солидного возраста и с большим переводческим стажем. Значительная часть из них были русские эмигранты, прожившие много лет в Англии или США. При знакомстве они нередко представлялись: "князь Серебрянников", "князь Васильчиков", "граф Толстой...".
В иностранных делегациях между синхронными и письменными переводчиками было проведено строгое размежевание. Синхронные переводчики не занимались письменными переводами и наоборот. У нас же таких разграничений не было. Жили дружно. По вечерам после работы и в перерывах между сменами сверяли свои стенограммы с оригиналами, правили их и считывали после перепечатки на машинке, переводили документы и речи, выступали в роли устных переводчиков при переговорах с представителями других делегаций.
Процесс не всегда шел ровно. Были случаи, когда во время заседаний вдруг все стопорилось. Переводчики - в основном американцы, наши себе такого не позволяли - вскакивали, срывали с себя наушники, отказывались переводить. Заседание трибунала прекращалось. Происходило это тогда, когда оратор, несмотря на сигналы, что называется, мчался, закусив удила... Ему делалось внушение, он просил извинения, и трибунал опять продолжал работу.
Но были моменты и покруче. Однажды трибунал вообще несколько дней не заседал - стенографистки объявили забастовку, требуя повышения заработной платы. И их требования были частично удовлетворены.
Не все ладилось и в работе советской делегации, хотя, по традиции тех лет, об этом никогда и нигде не говорили. Советские представители ходили, как правило, в военной форме, тогда как союзники предпочли штатское. Видимо, считалось, что форма дисциплинирует содержание. Но люди - с Запада или с Востока - порой одинаково далеки от совершенства. Даже в Нюрнберг, несмотря на строгий отбор, в состав советской миссии попали разные офицеры. В связи с чем возникали непредвиденные сложности, конфликты, иногда доходило даже до ЧП.
Классическая ситуация соперничества однажды обернулась неприятными инцидентами. Следствием во время процесса занималась прокурорская группа во главе с Г.Н. Александровым. Она находилась в подчинении Главного обвинителя от СССР Р.А. Руденко. Оперативные вопросы решала специальная бригада главного управления контрразведки СМЕРШ. Руководил ею М.Г. Лихачев.
Между ними были трения. Некоторые работники группы питали подозрения друг к другу, обменивались упреками, а иногда дело заходило еще дальше. Еще до начала процесса Лихачев донес в Москву, что Г.Н. Александров якобы "слабо парирует антисоветские выпады обвиняемых". Александрову пришлось письменно оправдываться перед прокурором СССР Горшениным. Но и этим история не закончилась. Помощник главного обвинителя Л.Р. Шейнин, который впоследствии сам оказался в застенках МГБ, в своих показаниях утверждал, что одной из причин его ареста стал именно конфликт с Лихачевым.
По свидетельству Шейнина, Лихачев с первых дней в Нюрнберге показал себя заносчивым человеком, чем вызвал крайне негативное отношение к себе. "И вот дошло до того, - писал Шейнин, - что Лихачев вовлек в сожительство молоденькую переводчицу, проживавшую в одном с нами доме, и она забеременела. Лихачев принудил ее сделать аборт, и найдя немца-врача, заставил его провести операцию, прошедшую неудачно".
8 декабря 1945 года был смертельно ранен один из водителей советской делегации возле "Гранд-отеля". Поползли слухи о попытке покушения на Руденко, однако более вероятной целью был Лихачев. Его переводчица О. Г. Свиридова позднее вспоминала этот случай. Многие вечера проводились в ресторане "Гранд-отеля". Однажды Лихачев вместе с компанией поехал туда на очень заметном лимузине - черно-белом "Хорьхе" с салоном из красной кожи. Говорили, что он из личного гаража Гитлера. У Лихачева была привычка садиться впереди, справа от шофера. Не доезжая до "Гранд-отеля, компания вышла из машины, решили остаток пути пройти пешком.
Буквально минутой позже кто-то в форме рядового американской армии рывком распахнул переднюю правую дверь подъехавшей к "Гранд-отелю" машины и в упор выстрелил в шофера Бубена. Свиридова была склонна считать, что жертвой нападавшего должен был стать Лихачев, поскольку тот наверняка думал, что Лихачев, как всегда, сидит на своем обычном месте. Смертельно раненный Бубен успел лишь сказать: "В меня стрелял американец".
По словам Шейнина, обо всем, что происходило в Нюрнберге, в особенности о скандале вокруг Лихачева, Руденко сообщил приехавшему в Нюрнберг прокурору СССР Горшенину, а тот передал информацию в ЦК партии и начальнику СМЕРША Абакумову. Лихачева отозвали из Нюрнберга и посадили на десять суток под арест. А по прошествии времени он стал заместителем начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР . Шейнин считал, что, занимаясь делом Еврейского антифашистского комитета, Лихачев выместил зло на нем, Шейнине, выбив компрометирующие показания для его ареста.
Правда, и сам Лихачев вскоре превратился из охотника в дичь. В те смутные дни жесткой подковерной борьбы он тоже был осужден и расстрелян. К сожалению, эта история - далеко не единственное происшествие, которое сопровождало многомесячный марафон Нюрнбергского процесса.
Полный текст версии читайте в журнале "Орден" в декабре с.г.