Поделиться
Церемония открытия 61-го Берлинского кинофестиваля подкупала деловитостью и одновременно - раскованностью.
Тон вечера определял, как всегда, фильм, выбранный для открытия кинопраздника, - вестерн "Железная хватка". Центром внимания поэтому были создатели картины - братья Итан и Джоэл Коэны, звезды фильма Джефф Бриджес, Джош Бролин, и 14-летняя дебютантка Хейли Стейнфельд. Согласно заведенному здесь ритуалу, их подвели к стене лестничного марша, где их огромные портреты первыми открыли будущую фотогалерею почетных гостей Берлинале-2011, и каждый должен был изобразить перед телекамерами приятное изумление, а потом поставить на портрете свой автограф. К концу фестиваля все пока пустующие стены парадных лестниц всех этажей фестивального дворца заполнятся такими портретами. А пока звезды фильма заняли места в почетном первом ряду партера, и Берлин приветствовал их громовыми раскатами рока с отчетливым уклоном в ковбойскую романтику .
Представляя членов жюри, директор Берлинале Дитер Косслик вынес на сцену кресло с надписью на спинке: Джафар Панахи. Сам иранский кинорежиссер, обладатель "Серебряного медведя" Берлинского фестиваля, занять это свое место в жюри не смог: у себя дома в Иране он приговорен к шести годам тюрьмы и на двадцать лет отлучен от профессиональной деятельности - то есть от съемок фильмов.
Председатель жюри Изабелла Росселлини прочитала письмо заключенного иранской тюрьмы, адресованное коллегам и зрителям Берлинского фестиваля.
"Мир кинематографиста связан с взаимодействием реальности и мечты, - писал Джафар Панахи. - Режиссер реальностью вдохновляется, расцвечивает ее своим воображением и создает фильм, в котором отражаются его надежды и мечты.
Реальность - вот то, о чем я снимал фильмы, и теперь я официально лишен этого права на ближайшие двадцать лет. Но все равно я знаю, что по-прежнему буду воплощать свои мечты в фильмы - только уже в своем воображении. Я понимаю, что уже не смогу отражать повседневные проблемы и заботы моего народа, но я не могу не мечтать о том, что через двадцать лет все эти проблемы исчезнут, и когда я смогу снова вернуться в кино, я буду делать фильмы о мире и процветании в моей стране.
Реальность - вот то, о чем мне на двадцать лет запретили думать и писать, но они не могут запретить мне мечтать о том, что через двадцать лет инквизиция и запугивание сменятся свободой.
Они на двадцать лет запретили мне видеть мир. Я надеюсь, что когда я выйду на волю, то смогу ездить по миру, уже лишенному географических, этнических и идеологических барьеров, где люди смогут жить вместе мирно и свободно, независимо от своих убеждений и веры.
Они приговорили меня к двадцати годам молчания. Но, пусть в своих мечтах, я взываю ко времени, когда мы станем терпимы друг к другу, будем уважать мнение друг друга, будем жить друг для друга.
Я должен провести шесть лет в тюрьме. Все эти шесть лет я буду жить с надеждой, что мои мечты станут реальностью. Я желаю моим коллегам кинематографистам во всех уголках мира делать такие великие фильмы, чтобы, покинув тюрьму, я мог бы с воодушевлением вступить в сотворенный ими мир - мир, о котором они грезят в своих фильмах.
Итак, отныне и на ближайшие двадцать лет я обречен молчать. Меня вынуждают не видеть, не думать, не снимать фильмы. Я теперь буду существовать в мире заключенных и тюремщиков. Но я надеюсь увидеть свои мечты воплощенными в ваших фильмах, надеюсь найти в них все то, от чего меня отлучили".
Фестиваль долго стоя аплодировал своему коллеге, и было очевидно, что в этом берлинском зале близко к сердцу принимают судьбу опального режиссера, как и судьбу его бедствующей страны, что солидарность здесь не пустое слово - она рождена внутренней потребностью людей свободных и способных сочувствовать.