Поделиться
"Если бы Королев так рано не умер, мы были бы уже на Марсе", - считает ростовский ветеран космической отрасли Владимир Штогрин, принимавший участие в запусках почти всех советских пилотируемых аппаратов 1970-1990-х годов.
Российская газета: Владимир Владимирович, космос в вашей жизни, как и у всех советских людей, тоже в крови с ранних лет?
Владимир Штогрин: С детства помню, осенью 1957 года в Ростове люди выходили из домов смотреть, когда же первый советский спутник пролетит над городом. Видели яркую точку, появившуюся в созвездии Большой Медведицы, кричали "ура!". Когда запустили в космос Юрия Гагарина, в школе уроки прервали, все радовались, что наш человек первый. Когда умер Сергей Королев, учитель пришел в класс и сказал об этой печальной новости, попросил всех встать. Никто тогда не знал, что Королев играл такую роль в советской космической программе. Все знали только "генерального конструктора", но лишь после смерти впервые появилась его фотография.
Приезжали в Ростов Андриян Николаев и Павел Попович, из первого отряда космонавтов. В Зеленом театре их встречали школьники. Восторг для детей был невообразимый. Все, конечно же, мечтали стать космонавтами.
РГ: А как вы попали работать "на космос"?
Штогрин: Я заканчил Ростовское высшее командное инженерное училище имени Главного маршала артиллерии Неделина М.И. Начинал служить лейтенантом на Камчатке (ОНИП-отдельный научно-измерительный пункт) в начале 70-х годов, а мой командир части, полковник Работягов, был в то время главным инженером части, и участвовал в запуске того самого первого советского искусственного спутника Земли. Он нам, молодым лейтенантам, рассказывал, как это все начиналось. Было очень интересно. Накануне запуска 2 октября к ним в войсковую часть на Камчатке на лошади приехал почтальон. Привез телеграмму, в которой было написано, что объект в такое-то время будет запущен. Это немыслимо было представить: аппарат в космос запускаем, а обычной связи не было.
Затем работал в Главном испытательном центре испытаний и управления космическими средствами. Известный всем Центр управления полетами (ЦУП) в подмосковном Королеве - это подразделение в составе Центра, которое занималось управлением обитаемыми космическими аппаратами.
РГ: Случались критические ситуации с гибелью людей?
Штогрин: Была очень серьезная катастрофа 24 октября 1960 года на Байконуре, когда при взрыве испытуемой ракеты Р-16 погибли 78 человек с главным маршалом артиллерии Митрофаном Неделиным. Гибли космонавты у нас, гибли астронавты и у американцев. По числу погибших у них большее количество из-за того, что экипажи больше. Все может произойти, сложная техника, различные ЧП. У нас в Грузии был отдельный измерительный пункт, где мы проходили стажировку сразу после гибели космонавтов Георгия Добровольского, Владислава Волкова и Виктора Пацаева при разгерметизации спускаемого аппарата "Союза-11" 30 июня 1971 года. Слушали последние записи переговоров этого самого длительного на тот момент полета (23 дня и 18 часов). Они спускались без скафандров, как это было принято тогда. После этой трагедии был 18-месячный перерыв в запусках и спуски-подъемы стали производиться только в скафандрах.
РГ: Кто из космонавтов на вас произвел наибольшее впечатление?
Штогрин: Светлана Савицкая уникальный человек в моем понимании, прекрасно отработала. И дважды Герой Советского Союза Владимир Джанибеков. Когда в 1985 году орбитальная станция "Салют-7" после сбоя основного оборудования командной радиолинии и выдачи неверных команд из ЦУПа, вследствие сбоя по питанию, перешла в полностью неуправляемый полет, надо было ее как-то оживить. Джанибеков подошел на модифицированном корабле "Союз Т-13", вручную пристыковался, залез в эту темную "бочку", протянул кабель, подключил. После этого она еще летала шесть лет. Все были уверены, что ему не удастся пристыковаться к "потухшей бочке", которая не ориентирована в пространстве. А ведь это была реальная опасность. Неориентированная "бочка" весом 20 тонн при вхождении в плотные слои атмосферы полностью не сгорает. Могла упасть куда угодно. То, что сделал Джанибеков, показало высочайший уровень подготовки наших космонавтов.
РГ: В каких вы проектах участвовали?
Штогрин: Первая моя работа была по "Союзу-16" (космонавты - Анатолий Филипченко и Николай Рукавишников). Принимал участие в проекте "Союз-Аполлон". Мы стыковали оба корабля. Был создан специальный стыковочный узел, так как наши и американские не подходили друг к другу. Такая же проблема была и в момент, когда шаттл "Дискавери" стыковался к станции "Мир". Когда готовили программу "Союз-Аполлон", я две недели домой не приходил. Вроде все работало нормально, но как только начинали проверять, все начинало сыпаться. Это мы уже потом поняли, что раз техника нормально работает, не надо ее трогать.
Мне довелось работать "по луноходу". "Наш любимый лунный трактор" готовили в Симферополе, где построили полигон. Смотрели, как он будет себя вести в различных ситуациях, моделировали задачи. Сложности были в задержке по времени команды с Земли на Луну, именно к этому и готовились. Полгода тренировались управлять луноходом.
Работали по программе "Молния-1" (первые советские телекоммуникационные спутники). Первые трансляции шли через военных по системе "Орбита", потом они были переданы гражданским. Все развивалось быстро и динамично.
РГ: Насколько мощным был наш космический потенциал?
Штогрин: Мы всегда проводили запусков примерно в три раза больше, чем Штаты. Была огромная территория, на которой находились пункты управления орбитальной группировкой, корабли - два флагмана "Космонавт Юрий Гагарин" и "Академик Сергей Королев" и шесть других поменьше. Корабли стояли в Атлантике. Сейчас же ничего этого не осталось. После распада СССР оба флагмана остались в Одесе, впоследствии Украина продала корабли на металлолом. То, что было на Украине (пункты слежения "среднего" и "дальнего" космоса в Симферополе и Евпатории) - не работает, практически демонтировано. Это ж было колоссальное количество людей (порядка 25 тысяч человек). Все работало как часы в отлаженном механизме.
РГ: Как изменилось отношение "к космосу" после развала СССР? Штогрин: По инерции все летало, все крутилось, аппараты были накоплены. Когда запускали систему "Иридиум" (серия российско-американских спутников, используемая для передачи голоса и данных), у нас создали целую группировку спутников. Только в России было продано свыше 10 тысяч комплектов абонентской аппаратуры. Но американцы обанкротили систему, ее купило их министерство обороны, и она работает на них, а мы просто смотрим. Тогда же летали станции "Мир" - самая уникальная обитаемая программа. Слава богу, мне не довелось участвовать в затоплении станции, потому что это было бы очень горько. Ресурс она выработала, но он постоянно продлевался. Проблема была с ориентацией в пространстве. Как раз когда я был помощником на командном пункте управления по орбитальной группировке. Космонавты выполнили ремонт системы ориентации и других механизмов, все работало, летало. И то, что его убрали, это очень обидно.
РГ: Последние конфликты на Кавказе продемонстрировали "слепоту" нашей армии при отсутствии беспилотников и спутников слежения. Неужели все так плохо в этом сегменте?
Штогрин: В советское время в месяц осуществлялось 4-6 запусков. Тогда механизм постоянно был в работе. Подготовить специалиста, инженера-испытателя управления космическим аппаратом в Центре занимало 5-6 лет. Опытных специалистов были единицы. Сейчас этого не стало. Сейчас в год мы имеет не более 12 запусков. Те аппараты, которые должны осуществлять слежение, сегодня не летают. В 1970-1980-е годы их был полный комплект, можно было всегда все увидеть. Я с удивлением узнал, что у нас лишь недавно запустили метеорологический и народнохозяйственный спутник "Метеор", а последние пять лет они вообще не летали. В свое время с помощью снимков, сделанных КА "Ресурс", было начато знаменитое "хлопковое дело" в СССР, когда только по снимкам из космоса определили, что хлопок полностью не убран, а в Москву рапортовали о том, что все поля убраны. Сегодня потеряна структура, кадры, которые умели это делать. Механизм же не работает, а если механизм не работает, он разваливается.
РГ: На Марс, видимо, мы не скоро полетим?
Штогрин: Если будет поставлена такая задача, у нас есть еще люди, которые способны это организовать. В 1970-х мы считали, что в 1990-е годы должен быть пилотируемый полет на Марс. Расписан алгоритм, установленная длительность - 3 года (9 месяцев туда, работа спускаемого модуля там, 2 года назад - из-за более слабого импульса и уменьшения горючего). К нему серьезно готовились. Зонды летали, траектория была рассчитана, готовили людей. Если бы Королев так рано не умер, мы были бы уже на Марсе. Были бы невозвратные экспедиции, мы бы постепенно колонизировали планету. Нужно, чтобы была цель, идея и желание эту идею воплотить. Тогда все получится.