Что за время пошло - что ни день, то непоправимая утрата! Уходят люди штучные, единственные в своем роде, культовые фигуры целого века, одним своим присутствием определявшие интеллектуальный и культурный уровень страны. Нонна Мордюкова. Вячеслав Тихонов. Людмила Гурченко. Теперь Михаил Козаков.
Люди уходят - с этим ничего не поделаешь. А вот ситуация, когда мы по мере сил способствуем их уходу, а на смену им не идет никто, способный продолжить их дело, - это наше сегодняшнее изобретение времен тотального раскультуривания страны, времен торжества манкуртов.
Как многие его ровесники в искусстве, Михаил Козаков - типичное дитя хрущевской оттепели: натура романтическая, ренессансная, жадно впитывавшая мировую мудрость в поэзии, литературе, драматургии. Вера в то, что настоящее искусство способно одухотворять людей и делать их лучше, жила в нем всегда. Он не просто играл на сцене и экране - он служил Идеалу. Просвещал. Освещал мир пламенем искусства, ощущал себя проводником этого света и тепла. Читал со сцены Пушкина и Бродского. Знал наизусть целые тома поэтических шедевров.
Я думаю, именно эта романтика души позволяла ему выдерживать тот вихревой нескончаемый ритм жизни и творчества, который он себе задал и с которого не давал себе сбиться. Никогда не был удовлетворен тем, что делал, всегда сомневался, был человеком чрезвычайно тонкой нервной организации - ранимым, легко возбудимым, легко вдохновлялся и крайне тяжело переживал минуты разочарований - в людях, в близких, в коллегах, в несостоявшихся надеждах.
Еще студентом Школы-студии МХАТа, учеником великого Массальского он сыграл свою первую роль в кино - Шарля Тибо в фильме Михаила Ромма "Убийство на улице Данте". После короткого периода работы в Театре имени Маяковского надолго поселился в стенах легендарного "Современника" - там собралась команда фантастически талантливая и дерзкая. Потом немало покочевал по другим сценам, городам и странам - от Театра на Малой Бронной до Тель-Авивского камерного театра в Израиле, куда он уехал, когда почувствовал себя не востребованным на родине.
Чтобы играть на тамошней сцене, ему пришлось освоить чужой язык, но и это не дало ему ощущения второй родины. Он вернулся на первую, и какое-то время был полностью поглощен открывшимися ему возможностями ставить для телевидения и читать со сцены стихи, придумывая целые музыкально-поэтические композиции. Даже основал свою труппу "Русская антреприза Михаила Козакова". Но время шло новое, циничное, коммерциализированное, оно теперь отторгало любой романтизм, что, по-моему, Козакова серьезно ранило.
Большинство зрителей знает Козакова по кино. Его инфернальная красота обеспечила ему изобилие ролей экзотических мерзавцев - типа того же Шарля Тибо или Педро Зуриты в "Человеке-амфибии". Но были среди его ролей настоящие актерские шедевры: гротескный Джингль в "Записках Пиквикского клуба", Петр Иванович Адуев в "Обыкновенной истории", Арбенин в "Маскараде"… Он снимался много, но роли, которые ему предлагали, были ему тесны, его многочисленные таланты, его жажда творчества требовали выхода. И он написал несколько книг ("Фрагменты", "Третий звонок"), поставил несколько фильмов: "Безымянная звезда", "Ночь ошибок", "Покровские ворота", "Визит дамы", "Тень"… "Покровские ворота" и теперь остаются картиной почти эталонной, потому что мало кто из кинорежиссеров обладал таким умением сохранить на кинопленке дух ушедшего времени. Перед первым своим отъездом в Израиль он поставил фильм"Тень" по сказке Шварца, собрав там редкий по качеству актерский ансамбль и вложив в картину максимум сарказма относительно наступающего "нового времени". Фильм имел двойное название: "Тень, или Может быть, все обойдется". Не обошлось. Тени взяли верх над Учеными - и Козаков покинул страну, которую любил и которая на глазах становилась ему чужой.
Он очень много успел сделать. Но еще больше сделать не успел. Поставленные им фильмы - свидетельства того, каким прекрасным режиссером мог бы быть Михаил Козаков, и какое бесценное кинематографическое наследие он мог нам оставить. Не дали. Не захотели. Не чувствовали в этом нужды.
В 1971 году он ставил пьесу Леонида Зорина "Медная бабушка" во МХАТе. Ролан Быков там должен был играть Поэта. Пьеса была о Пушкине, о поэте и власти, об одиночестве гения, и заканчивалась она знакомством Пушкина с Дантесом. Спектакль не состоялся. Вот что рассказывал мне об этом Козаков: "Сцена, когда Николаю I говорят, что Пушкин не просто талант, но, наверное, гений, а тот отвечает: "Тем хуже для Пушкина. У гения могут быть свои дороги, а у моей страны - другие", - эта сцена вызвала у тогдашних властей неприятные ассоциации, и спектакль был запрещен".
Этот наш разговор проходил в преддверии новой премьеры "Медной бабушки" на телеканале "Культура". Козаков поставил ее в новое время для новых зрителей. Поставил с другими актерами и считал эту работу для себя принципиальной - "потому что порвалась связь времен, а я этого не хочу. Я восстанавливаю спектакль, как могу. И часто возвращаюсь назад, потому что черпаю там силы для сегодняшнего дня". Он волновался. И напрасно: передачу просто никто не заметил. То, что в 70-х стало бы общественным событием, в нулевые годы нового века никому не было нужно - общество давно погрузилось в сон.
Думаю, что это катастрофическое несоответствие романтической веры в целительные свойства искусства и новой, вполне уже безнадежной реальности - было последней каплей. Козаков окончательно понял, что родине уже не нужен. Уехал снова в Израиль. Его Россия больше не существовала - Израиль так и остался ему чужим.
Судьба завершилась, ее можно назвать трагической.