Поделиться
Григорий Дитятковский поставил в Екатеринбургском ТЮЗе Островского. Григорий Исаакович выступил в роли Шлимана: он прочел вдоль и поперек известную пьесу Александра Николаевича "Без вины виноватые" как первооткрыватель, будто написана она специально для него и буквально вчера.
Петербургский режиссер, актер и лауреат сам выбрал материал для постановки в Екатеринбурге, причем Островского он не ставил ни разу. Прием "театр в театре" успешно используется еще со времен Шекспира и его "Мышеловки", и чаще всего на соблазн пьесы "из актерской жизни" режиссеры отвечают бравой производственной постановкой. Но для Дитятковского показать бытие артиста, особенности его психофизического состояния вне сцены - не цель, а средство выражения. Особенности актерской профессии служат инструментом, которым куются образы героев и история с лихо закрученным сюжетом. Режиссер ставит Островского-романтика, который ничуть не хуже, скажем, Дюма, бросает своих героев из одной переделки в другую. В самом деле: "Без вины виноватые" полны чудесных и драматических совпадений, да и сам сюжет о брошенном и вновь обретенном матерью ребенке - это классика романтического жанра.
Светлана Замараева играет звезду провинциальных театров Елену Ивановну Кручинину как антологию собственных ролей. Ее работа поначалу даже кажется фокусом вроде проверки психиатров, которые любят заставлять пациентов одной рукой долбить свое темя, а другой - поглаживать себя же по животу. Сочный текст Островского произносят по очереди Катарина, Нина Заречная и Анна Каренина, которые постепенно складываются в романтичную и страдающую Кручинину. Режиссер уходит от лобовой сатиры на неистребимые штампы русского репертуарного театра - он собирает из них свою историю о хрупкости человеческих отношений (так же, как отпрыск Баскервилей склеил таинственное послание из разрезанной передовицы "Таймс").
Вневременной - вечный характер сюжета подчеркнут сценографическим решением, в частности, использованием театра теней. Мобильные экраны, кулисы, затеи художника по свету Евгения Ганзбурга и сложные траектории перемещения персонажей наделяют пространство сцены дополнительными измерениями. Волею художника Анатолия Шубина Островского играют в модерне, в окружении антикварной мебели начала прошлого века, когда в бытовых интерьерах царил стул из гнутой фанеры. Шубин не скрывает своего пристрастия к венской разновидности стиля арт-деко: в недалеком прошлом он оформил сказку про Аладдина в стиле Хундертвассера, а в спектакле по Островскому одна из сцен впрямую цитирует экспозицию бесконечной галереи венских стульев из МАК - Венского же музея декоративного искусства.
Для Закулисья во втором акте в театре изготовили старинные театральные машины - машину грома, машину ветра и машину дождя - по чертежам машиниста-механика Императорского Александринского театра Ан.А.Петрова, опубликованным в его книжке 1903 года издания. Атмосферу подлинности создают и костюмы. Работы художника Натальи Ермолаевой всегда отличаются скрупулезностью: они не только дополняют образ, но и пригодны для носки в повседневной жизни. Ее тщательность простирается до мелочей - до запачканных ботинок хорошего, но попавшего в трудные жизненные обстоятельства героя.
Этот спектакль является блестящим доказательством закона перерастания количества в качество: без тяжкого труда такой свободы на сцене не достичь. Думается, и актеры репетировали как звери, оттачивая под мудрым руководством режиссера каждый жест, интонацию каждого слова - чтобы в результате сыграть легко, свободно и честно.