В этом жесте - свидетельство той верности, которую директор фестиваля Валерий Шадрин хранит к британскому режиссеру уже два десятилетия.
Горькая и волнующая, полная метафизики и самой простой ревности отца к своему творению философская сказка Шекспира стала самим символом искусства - ведь выброшенных на остров своих бывших друзей и сородичей Просперо пытается преобразить с помощью искусства. Не случайно его, исторгнутого из жестокого человеческого мира и построившего свою Утопию на далеком острове, населенном духами, часто играют как Автора, Творца искусственной вселенной.
В спектакле Доннеллана, придуманном им с русскими актерами, тоже есть этот мотив.
В пространстве из трех белых стен, созданном Ником Ормеродом, Ариэль со своей босоногой свитой, одетой в черные костюмы, играет на "свирелях и гуслях", точно переодетые ангелы с итальянских полотен. Исполненный танца, созданный из "вещества снов", Ариэль Андрея Кузичева играет летучую, бесплотную совесть Просперо: он подчинен не эстетическому закону, но закону любви и не может понять жестокость, с которой Просперо причиняет другим боль.
Но Просперо Игоря Ясуловича развлекает свою дочь, а потом и гостей совсем иным искусством, далеким от созерцательной благости.
Когда наступает час свадьбы Миранды (отличный дебют Анны Халилулиной) и принца Фердинанда (Ян Ильвес), белые стены комнаты превращаются в экран, по которому ползут тени советских фильмов про урожай. Под звуки тех песен сползают с экрана, танцуют колхозницы и колхозники с серпами. Привычные Миранде (она, видимо, выросла под эти песни и танцы, которыми развлекал ее отец), для Фердинанда они лишь забава, в которую он пускается с явной иронией.
И здесь для Доннеллана и его русской труппы наступает час испытаний. Тема, которая могла бы увести их в совершенно иной поток, наполнить спектакль мрачной силой, превратить Просперо в деспотичного Тирана, а его подданных - в обитателей утопии, победившей в одной, отдельно взятой стране, так же легко как появилась, исчезает, оставив по себе лишь слабый след.
Ведь тиранство Просперо и так очевидно. Игорь Ясулович играет Просперо отцом, настолько любящим дочь, что отдать ее другому для него равно смерти. Потому свадьба для него - лишь печаль, и - покидая вместе со всеми комнату своих снов, он, возможно, прощается не только с Утопией, но и с Жизнью.
Самая сильная сцена спектакля дожидается нас именно в конце. Уже и Алонзо, король Неаполитанский (Михаил Жигалов), вышел за дверь в белой стене, и брат его Себастьян (Павел Кузьмин) с братом Просперо Антонио, когда-то изгнавшим его и захватившим власть (Евгений Самарин), и манерно-жеманный Тринкуло (Илья Ильин) с неотесанным Стафано (Сергей Колешня), да и сама Миранда с Фердинандом. В комнате, забытые подобно чеховскому Фирсу, остались Ариэль и Калибан, с побеждающим простодушием сыгранный Александром Феклистовым. Прижавшись друг к другу, они впервые, кажется, чувствуют свое одиночество. Но вот в комнату вновь врывается невеста и, рыдая, бросается к своей "няньке", к тому, кто - как мы впервые понимаем - заменил ей мать... к Калибану, и, сиротски обняв друг друга, они замирают на мгновение, пока ее, сопротивляющуюся, всю в слезах, не оттаскивают обратно за дверь.
Так заканчивает Доннеллан свой спектакль, снабдив его множеством разнообразных и легко расходящихся лейтмотивов, и лишь в финале дав определенный и сильный аккорд. Сострадая обитателям острова, мы отчасти сострадаем себе самим, выброшенным когда-то из нашей собственной Утопии, сжимавшей нас в объятьях страшного, но такого родного Калибана.