Врачи-онкологи бьют тревогу: химиотерапию вывели из разряда высокотехнологичных методов лечения. Вместе с тем более 70 процентам онкобольных требуется качественная противоопухолевая лекарственная терапия.
Во всем мире идет постоянный поиск новых лекарств для лечения злокачественных опухолей - более эффективных, менее токсичных. Но нередко на первый план выходят проблемы их доступности. Сегодня ситуация резко усугубилась. Почему? Об этом наш корреспондент беседует с заведующим отделением химиотерапии Московской городской онкологической больницы N 62, членом правления Российского общества онкологов-химиотерапевтов кандидатом медицинских наук Даниилом Строяковским.
Российская газета: Даниил Львович, мне кажется, что на Западе химиопрепараты для лечения онкологических больных начали применять много раньше, чем у нас?
Даниил Строяковский: Вы не совсем правы. В нашей стране с конца 1940-х годов тоже начали разрабатывать противоопухолевые лекарства и лечить ими. Но клиник, в которых такое лечение применялось, было явно мало. Основной прогресс был в гематологии: опухоли крови и лимфатической системы оказались более чувствительными к химиотерапии. Поэтому первые положительные результаты появились при лечение детей, страдающих лейкозами.
Постепенно химиотерапия стала распространяться для лечения взрослых, больных лейкемией и лимфомами. Но лишь в 1970-80-е годы появились первые положительные результаты лечения рака и сарком. Естественно, что препаратов становилось все больше. Стали использоваться комбинации препаратов. Появились первые протоколы лечения. Это стало началом комплексного комбинированного подхода к лечению раковых болезней.
РГ: То есть стало очевидно: успех чаще всего приносит именно сочетание хирургического удаления опухоли, химиотерапии, облучения?
Строяновский: Очевидно-то стало. Но в Советском Союзе онкология пошла по хирургическому пути. Роль лекарственной терапии была почти незаметна - в то время, как весь мир шел по пути развития лекарственной терапии. И теперь, в связи с успехами в молекулярной биологии, именно лекарственное лечение злокачественных образований - самое бурноразвивающееся направление в онкологии. Однако в России на него стали обращать внимание лишь в девяностые годы, когда отмахнуться от успехов лекарственной терапии стало невозможно.
РГ: Я нередко бываю на международных форумах, посвященных лечению онкологических болезней. Как правило, они посвящены именно лекарственной терапии этих недугов. И всегда главный вопрос: какова доступность таких препаратов? Ответы не радуют: в России с доступностью далеко не все на международном уровне. Почему?
Строяковский: В странах с истинно страховой системой здравоохранения доступность химиотерапии для застрахованных граждан максимальная. Незастрахованные практически не получают ничего. Только если они угодят в рамки клинических исследований. В странах с государственной системой здравоохранения доступность современных препаратов резко снижается. Доступны лишь те, которые числятся в стандартах помощи. Но все равно образуются большие очереди на лечение.
РГ: А в нашей стране?
Строяковский: У нас пока слишком слаба страховая система. Поэтому у нас и очереди, и дефицит современных препаратов. А если к этому еще присовокупить коррупцию в государственном здравоохранении?.. У нас не самая большая в мире смертность от онкологических болезней. Но лишь потому, что средняя продолжительность жизни так мала, что люди просто не доживают до своего рака. Вот факты. В последнее время химиотерапию вывели из разряда высокотехнологичных методов лечения. Операция и лучевая терапия - высокие технологи, а химиотерапия, видимо, низкая технология. Хотя, как я уже сказал, совершенно очевидно: именно лекарственной терапии во всем мире отводится ведущая роль. В результате такого решения прооперированные больные в ведущих онкологических центрах страны оказываются выброшенными для прохождения химиотерапии в городскую сеть.
РГ: Поясните, какой в этом криминал?
Строяковский: Система онкодиспансеров, ставок врачей была сформирована десятки лет назад. Она давно не справляется с тем потоком больных, который был раньше. И тем более - теперь. О качестве лечения речь вообще не идет. А теперь сюда еще добавятся новые пациенты, которые изгнаны из федеральных центров, где им до недавнего времени оказывалась более или менее качественная химиотерапия.
РГ: Препаратов для проведения химиотерапии не хватает?
Строяковский: Не хватает - это слабо сказано. В большинстве учреждений, которые обязаны проводить химиотерапию, препараты имеются. Но какие? Дешевые, токсичные. Они, безусловно, необходимы. Но нужен весь спектр лекарств. В том числе дорогостоящих, инновационных, таргетных (направленных на мишень - на сами опухолевые клетки). Таких препаратов, ввиду их очень высокой стоимости, практически нет. Из десяти нуждающихся, в лучшем случае такие препараты получает один пациент. Скажем, одна капельница препарата герцептин при раке молочной железы стоит почти три тысячи долларов. А год лечения требует 16-17 таких капельниц. Кому это доступно?
"Повезло" больным с лимфомами и хроническим миелолейкозом: они попали в программу "семь нозологий". Для них дорогостоящие препараты государство выделят из средств федерального бюджета. А средства на лечение больных раком молочной железы, легкого, толстой кишки, почки, печени, желудка идут из региональных бюджетов. Если таких больных лечить, как сегодня положено, то они "съедят" весь бюджет.
РГ: Что же делать? Как поступаете вы со своими пациентами? Приходится кому-то отдавать предпочтение?
Строяковский: Нет ничего тяжелее, чем ежедневно решать: кто из пациентов перспективнее? Кому я - врач - вынужден отдать предпочтение? Об этом все молчат. Но каждый день совершают подобный выбор. В условиях дефицита современных препаратов у нас нет иного выхода. Лекарства - не тришкин кафтан, который можно разделить на всех. Врачи оказались заложниками порочной системы лекарственного обеспечения. Зачастую пациенты и их родственники считают нас виноватыми в том, что мы не назначаем им современные препараты. Ведь теперь все - грамотные, все могут в Интернете прочесть, какие именно лекарства успешны при том или ином заболевании. Пациенты вправе. Они законно требуют, чтобы их лечили именно такими препаратами. А у нас - годовая заявка на химиопрепараты, которая не зависит от того, кто придет лечиться и с каким диагнозом. Торжествует плановая экономика, которая диктует, какими болезнями кто должен болеть. И деться от этого абсурда некуда. Во всяком случае - пока.