Поделиться
Кто не знает, как выглядит Дон Кихот Ламанчский - "идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке"? С тех пор, как в 1605 и 1615 годах были напечатаны первая и вторая часть романа Мигеля де Сервантеса Сааведра, он не слишком изменился. Но каждый век обращается заново к последнему из странствующих рыцарей и к первому герою в череде романов Нового времени.
Неудивительно, что "Российская газета" выбрала именно роман Сервантеса для издания к своему 20-летнему юбилею.
Как ни странно, Сервантесу удалось то, о чем мечтают современные писатели - от Умберто Эко до Бориса Акунина. Он создал героев, которые странствуют не только по пыльным дорогам, постоялым дворам жаркой Испании, но и легко пересекают пространства массовой литературы, философской прозы и восхитительной пародии... Если вспомнить, что помимо парочки гротескных персонажей роман предполагает и двойника автора - некоего арабского историка Сида Ахмета Бенинхали, то станет очевидно, что все, чем гордился постмодернизм как собственным изобретением, вовсю использовал лет 400 назад первый европейский романист.
Художница Елена Шурлапова, работавшая над новым изданием книги Сервантеса, постаралась сохранить эту многослойность романа. Как известно, Дон Кихот был страстным любителем рыцарских романов и даже не пожалел нескольких десятин пахотной земли, чтобы собрать их полную библиотеку. И вот на страницах книги XXI века появляются кусочки иллюстраций из этих сочинений, столь дорогих благородному идальго из Ламанчи. Угрюмые путники, отважные рыцари, всадники на поле боя и пешие путники явились со страниц старых книг в издание XXI века. Но не они одни. Рядом мелькнут гротескные комедианты с гравюр Жака Калло... Странствующие комедианты рядом со странствующими рыцарями - эту перекличку оценил бы автор "Дон Кихота".
Кроме того, не стоит забывать, что Сервантес не отказал себе в удовольствии представить не только "найденную рукопись" про Дон Кихота, но и иллюстрации к ней. "В первой тетради я обнаружил картинку, на которой весьма натурально была изображена битва Дон Кихота с бискайцем: обоим, в полном согласии с историей, приданы воинственные позы, оба высоко подняли мечи; один заградился щитом, другой - подушкой, а мул бискайца - совсем как живой: на расстоянии арбалетного выстрела видно, что это не собственный, а наемный мул..." Живописная картинка эта подозрительно напоминает то ли карикатуру, то ли пародию на иллюстрации к рыцарским романам. Елена Шурлапова в свою очередь представляет эту сцену. Но она является уже не пародией - скорее реконструкцией рыцарского турнира. В ней игра понарошку и гибель всерьез почти неразличимы друг от друга.
Наконец, прошедшие четыре века добавили к структуре романа варианты самых разнообразных толкований и прочтений. Возвращение к замыслу Сервантеса поэтому одна из самых трудных задач. Путь от фрагмента к целостной картине становится основой оформления. Вот титульная страница с современным рисунком тушью, летучим, фрагментарным, как бы незавершенным, легко отгибается наверх, открывая лист барселонского издания романа 1617 года. Более того, то, что выглядело "темным" куском в центре перьевого рисунка оказывается частью старинной гравюры, где господин в доспехах восседает на коне, держа личный стяг, развевающийся над его головой. Впрочем, новое издание предполагает не столько археологию романной структуры, сколько диалог современности с Сервантесом. Отсюда соединение стремительного рисунка тушью с фрагментами старинных гравюр.
Вообще, эта претяжелая книга, когда раскрываешь ее, оставляет ощущение пространства, легкости. Она сделана с любовью не только к Дон Кихоту и Сервантесу, но и к читателю. Примечания вынесены на поля страниц и оказываются вкраплениями, параллельными тексту. Кажется, что они сами по себе могут быть увлекательным чтением, открывающим тайны литературной истории и старинных романов, будь то "Счастье любви, в десяти частях" или "Слезы Анджелики"... А иллюстрации напрямую отсылают к тексту. Те строки, к которым относится рисунок, выделены крупным шрифтом. Иначе говоря, иллюстрации становятся тропинкой в текст. Живой, волшебный, многомерный, в котором лежат ключи к тайнам времени и слова.