Компания героев-ученых Александра Иличевского пополнилась еще одним - на этот раз математиком - зато, похоже, самым значимым для художественной самобытности автора "Матисса" и "Перса".
Максим Покровский - хотя при звуке этого имени хочешь не хочешь, но вспоминаешь солиста группы "Ногу свело!" - не просто математик, а тополог, получивший всемирное признание после решения одной важной задачи. Тут уже вспоминается - опять хочешь не хочешь - Григорий Перельман. Но математик Иличевского, конечно, не имеет непосредственного отношения к фигуре Перельмана, хотя в тексте и встречаются "потоки Риччи" и проглядывается знакомая модель расставания с наукой. Но от Филдсовской медали герой Иличевского не отказывается, наоборот, повинуясь математической судьбе и волевой жене, покорно принимает ее на соответствующей церемонии, ненадолго выйдя из запоя. А потом математика - топология в данном случае - кончается. Просто куда-то исчезает из головы.
В романе "Математик" математики, по большому счету, нет; да и сам образ "математика" тоже не слишком ярок. Но здесь и важно-то совсем другое: не содержание и даже не форма, а простой ярлычок - "математик", вернее "тополог", человек, занимающийся (ну или в случае с героем Иличевского - когда-то занимавшийся) явлением непрерывности в пространстве, т.е. примерно тем, чем занимается Иличевский в литературе.
Его предыдущие романы - те же "Матисс" и "Перс" - великолепные образцы умения непрерывно деформировать слова во времени и пространстве. Одна широкая и, по крайней мере, в нашем измерении бесконечная дорога, по которой - и только по ней - бредут все герои Иличевского, усеяна обломками и обрывками его прозаических и, если хотите, поэтических экспериментов, ради которых, в чем его неоднократно упрекали критики, он жертвует сюжетной и повествовательной логикой. "Принципиальная произвольность" построения текстов Иличевского, о которой писал Андрей Немзер, спонтанные переходы авторского внимания с предмета на предмет и, наконец, постоянные перетекания слов из основных сюжетных линий в "отвлеченные" рассуждения и явно вставные истории, по сути, напоминают топологический гомеоморфизм разных объектов, например, кружки и бублика, которые для тополога абсолютно неразличимы.
Иличевский тоже не видит особой разницы в объектах, попадающихся в нашем пространстве, - он с одинаковой готовностью подберет их, рассмотрит внимательно и не забудет упомянуть в какой-нибудь строчке. В "Математике" привычный механизм романов Иличевского не работает. Кажется, будто Иличевский всерьез задумался над советами некоторых критиков и решил благоразумно подтянуть свои отметки.
"Математик" - непривычно маленький роман с четко выстроенной композицией: с одной вершины падает- ищет решение федоровской задачи воскрешения всех предков - забирается в буквальном смысле на другую вершину - и понимает, что надо навестить забытую мать. Это так, в двух словах, конечно.
Изменяя своему мозаичному принципу, Иличевский старается очень аккуратно вплести их в общую ткань текста, так, чтобы ни в коем случае эти его рассуждения о "кардинальном изменении научной парадигмы" и о том, что "математика есть теология", не навредили сюжету и не увели слишком далеко от намеченной линии. Получается какой-то совсем не типичный, слишком уж рациональный Иличевский, с математически выверенным текстом, не приносящим сюрпризов. А жаль.