Поделиться
В рамках фестиваля "Коллекции", который проводит Государственный центр современного искусства, в Литературном музее показывают книжную графику блистательного русского аниматора Александра Алексеева из собрания Бориса Фридмана.
Здесь же можно увидеть и пять анимационных фильмов: от 8-минутной "Ночи на Лысой горе" (1933), над которой Алексеев работал почти два года, до прощальной 6-минутной ленты "Три темы" (1980), законченной незадолго до смерти. К выставке издательство "Вита Нова" выпустило расширенный каталог "Конструктор мерцающих форм" в сопровождении DVD с документальным фильмом о художнике.
Фильмы Александра Алексеева, которого Тим Бёртон называет своим учителем и который известен как изобретатель одной из самых оригинальных мультипликационных техник - "игольчатого экрана", в России впервые показал в середине 1990-х Наум Клейман в Музее кино. А сегодня в Литературном музее можно оценить масштаб сделанного Алексеевым в книжной графике. Среди книг, к которым он создал гравюры, литографии, офорты, - практически весь золотой фонд русской классики. От "Повестей Белкина" до "Братьев Карамазовых" и "Анны Карениной", от "Слова о Полку Игореве" до "Доктора Живаго"... Плюс он иллюстрировал сказки Гофмана и Андерсена, новеллы По, произведения Андре Моруа, Жана Жироду, Леона-Поля Фарга... В общей сложности во Франции вышло около 50 библиофильских изданий с графикой Алексеева. Больше, чем у любого другого русского художника в Париже.
Но дело, конечно, не в количестве. Для Алексеева, похоже, границы между разными искусствами были не принципиальны. По крайней мере, игольчатый экран он использовал для создания иллюстраций к "Доктору Живаго", а "Ночь на Лысой горе" называл "ожившей гравюрой". Не говоря уж о том, что три из пяти его фильмов вдохновлены музыкой Мусоргского. Этот "серфинг" между разными медиа - музыкой, кинематографом, гравюрой, литературой - потребовал от художника выработки собственной техники.
"Существует связь между техническим приемом и творческой манерой индивида. И тот, кто хочет выразить себя и думать по-своему, должен найти для себя свою собственную технику", - написал он в 1929. Алексеев нашел... иголку. Иголка - это боль укола и точность стежка, это защита от нападения и способ соединения кусков в единую плоть одежды - "вторую кожу". Впрочем, сам он сравнивал игольчатый экран с барельефом. Эта техника была настолько связана с личным способом высказывания, что художник отказался от предложения использовать ее для создания рекламных роликов. Тем показательнее, что для работы над романом Пастернака он выбрал именно ее.
Художник признался однажды, что после чтения "Доктора Живаго" чувствует так, словно нашел старшего брата. Алексеев покинул Россию в 20 лет, устроившись то ли матросом, то ли кочегаром на последний пароход, уходящий из Владивостока в Египет. За спиной остался кадетский корпус, сгинувшие в лихолетье два старших брата, мать, оставшаяся одна в Петрограде, и уроки живописи в Школе искусств у Давида Бурлюка в Уфе... Бурлюк и дал Александру рекомендательное письмо к Судейкину в Париж, когда стало ясно, что молодому человеку оставаться в стране смертельно опасно. С этим письмом он и явился к Судейкину: буквально с корабля на бал. Вместе с Судейкиным он участвует в оформлении Дягилевских балетов, спектаклей "Летучей мыши" и театра Питоева...
Казалось, что Алексеев, в совершенстве владевший французским, английским, немецким, органично и легко вошел в культурную среду чужой страны. Он дружил с Андре Мальро, Филиппом Супо, переводчиком на французский "Слова о полку Игореве". В начале 1950-х он становится членом Французской киноакадемии. Тогда же получает дипломы за свои фильмы на Венецианской биеннале. Но легкость эта была обманчива. Его дочь Светлана Алексеева-Рокуэлл вспоминает, что, когда они в 1940 году уехали из оккупированной Франции в США, отец сказал ей: "Скучаешь по Парижу? Ну, тогда возьми лист бумаги и нарисуй дом на нашей улице". Только тогда она поняла, почему отец проводил часы за рисованием в мельчайших подробностях той части Петербурга, где он вырос. Его фильмы и гравюры стали его личным способом невозможного путешествия на родину. Серфингом во времени через границы и страны, для которого он сконструировал свой ковер-самолет - колючий экран, воплощение боли и прорыва за границы реальности.