С древнейших времен проблема гармонизации отношений между этносами в рамках единого государства была в числе наиважнейших. Но XXI век в этом вопросе не просто продолжает традицию предыдущих веков и тысячелетий. Мы сталкиваемся с чем-то принципиально новым, порожденным беспрецедентными темпами и масштабами современных глобализационных процессов.
Глобализация предоставляет человечеству огромные новые возможности и потенциалы развития, в том числе за счет снятия непроницаемости государственных и информационных границ, предоставления новых возможностей для человеческого общения, для взаимообогащения различных культур, для распространения знаний и технологий, для расширения у каждой человеческой личности горизонта понимания сложности и богатства окружающего мира.
Но какие бы новые соблазнительные возможности ни предоставляла глобализация человечеству, она одновременно является для него одним из наисерьезнейших вызовов.
Нынешний этап цивилизационного развития ознаменовался колоссальными по размаху миграционными процессами, в какой-то мере подобными великому переселению народов на заре человечества. В развитые страны - навстречу потоку западных денег и технологий - идет нарастающий поток трудовых мигрантов из развивающихся стран. И к нему добавляется мощный поток "экономических мигрантов" или просто беженцев из стран совсем уж неблагополучных. Так, межэтнические эксцессы и войны, а также глубочайшая экономическая депрессия, обрушившиеся на ряд новообразованных независимых государств после распада СССР, привели к появлению миллионов мигрантов из этих государств в России. А прокатившаяся по странам Северной Африки и Ближнего Востока "арабская весна" 2011 года - вбросила в Европу сотни тысяч новых мигрантов-беженцев.
Но мигранты приносят с собой не только свои рабочие руки, но и свои - нередко очень своеобразные или даже контрастные - культурные и религиозные нормы, обычаи, привычки, образ жизни, этические и правовые представления. И чем больше в ходе глобализации становится таких мигрантов, тем острее встает вопрос об их социальной, экономической, политической, нормативно-правовой интеграции в "коренную" социальную общность. То есть о поиске такой системы идентификаций, которая способна создать в стране устойчивую социально-экономическую, политическую, нормативно-правовую общность. И не допустить - хотя бы в рамках страны - такого развития негативных конфликтных тенденций, которое Сэмюэль Хантингтон назвал "войной цивилизаций".
Новые возможности и потенциалы развития, предоставляемые человечеству глобализацией, могут быть реализованы только в том случае, если она пойдет не по силовому, а по правовому сценарию, в основе которого лежит идея прав человека, т.е., в конечном итоге, идея равенства людей независимо от их принадлежности к конкретному государству, этносу, нации, религиозной или социальной общности и т.д.
Здесь главная правовая идея в том, что выработка на уровне отдельного государства правовой модели решения проблем, порожденных этнонациональным многообразием, - это ключ к выработке правовой конструкции глобального мироустройства. Правовой характер такой модели задан идеей прав человека и лежащим в ее основе принципом равенства всех независимо от этнонациональной и государственной принадлежности.
Пока что мир демонстрирует неготовность к такому варианту развития, и в частности - неспособность найти приемлемое правовое решение проблем, порождаемых резким возрастанием этносоциального многообразия современных государств.
Конечно, проблема, которую мы здесь обсуждаем, не нова. Ни три тысячи, или триста, или тридцать лет назад в мире практически не существовало моноэтнических, моноконфессиональных, монокультурных государств. Однако принципиальная особенность сегодняшней ситуации определяется тем, что от успешности решения этой проблемы на уровне отдельных государств во многом зависит возможность формирования в будущем надлежащих правовых основ глобального миропорядка.
В мировой истории проблема такой самоидентификации социальных общностей решалась по-разному. Были политические и политико-конфессиональные империи древности, были конфессиональные империи и королевства средневековья и, наконец, появились теория и практика создания национальных государств.
Понятие "нация" в его современном смысле возникло, как известно, при переходе от феодализма к буржуазному государству.
К окончательному краху феодальных форм интеграции подданных привела Великая Французская революция, разрушившая политико-правовую конструкцию единства жителей государства на основе "подданства короне". Более того, она поставила крест на самом понятии подданства, введя вместо него другую категорию - гражданство. Именно на основе гражданства как нового понятия и были сформированы в XIX веке общности, именуемые нациями.
Большинство исследователей подчеркивает, что нация в современном смысле этого слова как политический субъект именно строилась, конструировалась в качестве субъекта форсированной и всеобъемлющей государственной модернизации.
Формирование такого социального субъекта создало систему предпосылок и возможностей для резкого повышения экономической, социальной, политической активности граждан. Главными из таких предпосылок стала последовательная ликвидация всех и всяческих сословных, национально-этнических, религиозных и т.п. перегородок и обеспечение условий для почти неограниченной социальной мобильности.
Политическим базисом этих процессов явилась легитимация власти снизу за счет создания демократических институтов. А ключевым шагом, сделавшим это возможным, стало провозглашение принципа универсального равенства всех граждан перед законом.
Именно эти политические и юридические меры обеспечивали всем гражданам государства формально "равный доступ к справедливости" как базису государственной лояльности. И именно они обеспечили создаваемым в Европе и Америке нациям-государствам беспрецедентный модернизационный рывок Нового времени.
Конечно, пути создания наций в различных странах имели свои существенные особенности. Уникальным в своем роде является опыт США, основанный на концепции так называемого "плавильного котла". Для этой модели решения проблемы этносоциального многообразия в рамках государства характерен подход, при котором этническое, конфессиональное, расовое происхождение граждан в концепции нации-государства если и учитывается, то не имеет решающего значения. Оно, как правило, остается сферой частной дополнительной самоидентификации гражданина.
Однако концепция национального "плавильного котла" ни в США, ни тем более где-либо еще не была реализована в полной мере. Причин этому много. Здесь и стремление различных этнических и расовых групп сохранить свою культурно-религиозную и языковую идентичность, и социально-экономическое расслоение, имеющее, несмотря на формальное равенство граждан, определенные этнические и расовые акценты. Здесь и растущее недоверие к институтам политической демократии, которые в сегодняшнем сложном мире оказываются везде, включая наиболее развитые страны, сферой манипулирования со стороны властно-политической и экономической элиты.
"Пробуксовывание" идеи национального "плавильного котла" выявлялось уже давно. Но в последние десятилетия оно стало совершенно очевидным. Глобализация вбросила в развитые национальные государства потоки новых мигрантов. Причем мигрантов, не желающих или неспособных ассимилироваться и полноценно встраиваться в автохтонную национально-государственную общность.
Стало ясно, что ни Европа, ни США не могут переплавлять в своих "котлах" растущие миграционные потоки. Стало ясно, что практика "плавильного котла" все более жестко сталкивается с нежеланием значительной части мигрантов "переплавляться".
Кроме того, выяснилось, что пласт негативной исторической памяти, накопившийся при реализации "плавильного котла", даже в наиболее старых и развитых национальных государствах никуда не девается и живет собственной политической жизнью. Так, в США афроамериканцы не собираются забывать эпоху рабства и столетие расовой сегрегации. Страна Басков в Испании и франкофонный Квебек в Канаде с упорством раз за разом ставят вопрос о государственной независимости. А во Франции, когда-то первой начавшей процесс создания современного национального государства, на исторических святынях южных провинций регулярно обновляются огромные сепаратистские надписи типа "Окситания - не Франция".
Описанные процессы проявляются уже давно. Еще в 1960-х годах некоторые исследователи и политики начали признавать политический провал идеи национального "плавильного котла". И выдвинули альтернативную идею и концепцию национально-государственной интеграции различных этноконфессиональных групп, получившую название мультикультурализма.
При всех различиях в подходах к проблеме теоретики мультикультурализма считали, что необходимо политическое и юридическое конституирование в рамках нации-государства в той или иной мере обособленных этноконфессиональных и этнокультурных групп, живущих по своим собственным законам. И что лишь такое конституирование способно стать эффективным лекарством от вышеперечисленных болезней и издержек, возникших в ходе попыток реализации "национального плавильного котла".
Но могло ли оно стать таким лекарством?
Сама идея мультикультурализма закладывает под современное государство опаснейшие "политические мины". В первую очередь это касается концепции суверенитета, лежащей в основе современного государства. Уже канадские "пионеры" введения мультикультурализма в государственную правовую доктрину, вызванного необходимостью реагирования на нарастающий сепаратизм франкофонного Квебека, понимали, что эта политическая уступка ведет к "размыванию" государственного суверенитета. Доминирующая концепция мультикультурализма пришла к фактическому отрицанию существования единого общества. И к признанию возможности его существования лишь в политическом и правовом статусе "конгломерата общин".
Известные идеологи мультикультурализма Даниэль Кон-Бендит и Томас Шмид в 1991 году в статье "Если Запад становится неотразим" писали: "Нации и государства пытаются делать вид, будто они суверенны. Но даже не принимая во внимание тот факт, что неограниченный суверенитет национальных государств перед лицом таких тенденций, как объединение Европы, более не актуален, можно смело сказать, что этот суверенитет - уже давно чистая иллюзия. Нынешние и будущие иммиграционные процессы имеют настолько глубокие причины, что ни одно государство, используя прежние методы, не сможет держать их под контролем. Богатые страны, как, например, Германия, не имеют иного выбора, кроме как принять тот факт, что они уже стали странами иммигрантов и что они останутся таковыми в будущем. Вопрос лишь в том, как быть с этим фактом. А ответом должна стать новая политика в отношении иммиграции и иммигрантов".
В качестве решения проблемы Кон-Бендит и Шмид формулировали ключевые принципы мультикультуральной политики - либерализация въезда в европейские страны и создание лучших условий для реализации творческого и экономического потенциала иммигрантов. При этом право на въезд в Европу должно быть предоставлено всем желающим въехать - в соответствии с квотами, определяющими экономические и другие потребности принимающей страны. Одновременно предлагается и главный принцип реализации такой политики - введение двойного гражданства и предоставление национального гражданства всем желающим иностранцам.
Но что должно стать политико-правовыми скрепами мультикультурального общества? Если это не нация-государство, то что? И если допустимы любые формы этнокультурного и этноконфессионального многообразия, то что будет удерживать мультикультуральный социум от множественных взаимных антагонизмов и конфликтов?
С позиций правового подхода особенно важно то обстоятельство, что "мультикультурализм без берегов" не сочетается с классическим либерализмом, который строится на универсальном принципе равенства ответственных личностей, слагающих различные этнические, конфессиональные и социальные группы, перед законом. Мультикультурализм же неизбежно предполагает по крайней мере частичное делегирование как личной, так и правовой, юридической ответственности идентификационной группе, в которую входит индивид.
Детище либерализма - западная правовая демократия - строится на согласовании социально-политических интересов, в том числе - интересов большинства населения с интересами национально-этнических меньшинств. Мультикультурализм же не только делает личность заложником его идентификационной (чаще всего этноконфессиональной) группы, но и фактически ставит меньшинства - в силу приобретаемых ими особых прав - над большинством.
И это - один из наиболее серьезных факторов конфликтности!
Во-первых, это вызывает обоснованное раздражение у большинства.
Во-вторых, это неизбежно приводит к дополнительным антагонизмам между разными меньшинствами.
В-третьих, что особенно важно, это разрывает единое, выработанное столетиями, правовое поле национального государства, со всеми отсюда вытекающими негативными последствиями.
С одной стороны, растут замыкающиеся в себе, в том числе в территориальных анклавах и фактических гетто, иммигрантские общины, отчетливо противопоставляющие свои ценности ценностям общенациональным. А с другой стороны, озлобляются также замыкающиеся в себе и все более конфликтующие с иммигрантами автохтонные группы. И на этом фоне растут этноцентризм, ксенофобия, конфликтность. Причем растут весьма и весьма стремительно.
Так что совсем не случайно в конце прошлого и начале нынешнего года политические лидеры ведущих стран Европы - Ангела Меркель, Дэвид Кэмерон, Николя Саркози - публично заявили о том, что проект "мультикультурализм" окончательно и очевидным образом провалился.
И этот провал - вослед за предшествующим провалом проекта национально-государственного "плавильного котла" - означает, что в сфере государственного строительства у развитых стран Запада сейчас нет сколько-нибудь проработанных перспективных проектных альтернатив.
Обращаясь к проблеме этнокультурных напряжений в нынешней России, считаю необходимой адресацию к нашему историческому опыту.
Россия во всех ее исторических ипостасях - допетровской Руси, Российской империи и СССР - всегда была многоэтническим и многоконфессиональным государством, отличавшимся чрезвычайным культурным разнообразием. Становление этого государственного единства, безусловно, не было бесконфликтным и безболезненным. В мировой истории вообще нет примеров бесконфликтного формирования многоэтнических государств.
Однако российский опыт построения такого государства оказался - и это признают все неангажированные историки - гораздо менее жестоким и кровавым, чем аналогичный опыт построения подобных государств в других частях мира. За столетия государственного строительства русские не только научились взаимодействовать с представителями других этносов и конфессий, но и сумели сохранить большинство этих этносов, и в том числе обеспечить им широкие возможности сохранения и развития их языкового, культурного, религиозного своеобразия.
Вспомним, например, что проживающие в России немцы были не просто инкорпорированы в российскую элиту и российскую социально-политическую и экономическую среду, но и сохранили большинство своих национально-культурных особенностей. То же самое можно сказать о значительной части российских поляков, включая польскую аристократию, а также о кавказских, закавказских и среднеазиатских народах.
Именно эта особенность России - включение других этнокультурных групп, в том числе очень крупных, в свой состав без ассимиляции, - сделало ее носителем уникального опыта построения полиэтнического и поликонфессионального общества. Именно к этому уникальному опыту адресовался наш великий поэт Федор Иванович Тютчев:
"Единство, - возвестил
оракул наших дней, -
Быть может спаяно железом
лишь и кровью..."
Но мы попробуем спаять
его любовью, -
А там увидим, что прочней...
Межэтнический мир в Российской империи, при всех происходивших в истории эксцессах войн и конфликтов, не был плодом воображения отечественных историков. И это был действительно уникальный опыт государственного строительства.
Российская империя погибла под воздействием исторических обстоятельств, но сумела передать этот уникальный опыт СССР. Безусловно, этот советский опыт не был исключительным изобретением власти большевиков. И я никак не могу согласиться с нередкими сегодня утверждениями о том, что появившийся в позднем СССР термин "новая историческая общность - советский народ" стал "высосанным из пальца" творением партийных идеологов.
Можно много говорить об ошибках и грехах советской системы. Но ни один ее добросовестный критик не может отрицать очевидного: советская система действительно сделала очень много для того, чтобы люди различной этнической и конфессиональной принадлежности, не отказываясь от своей идентичности, чувствовали свою принадлежность к единой стране и единой надэтнической культуре и традиции. В контексте нынешнего обсуждения важен прежде всего именно этот позитивный опыт.
В СССР политика власти была ориентирована одновременно и на сохранение и развитие культур различных этносов, и на сокращение культурной, социальной, языковой дистанции между населяющими страну этнокультурными общностями в едином социально-нормативном и правовом поле. И в решение этой двуединой задачи всегда вкладывались огромные усилия и средства. Не случайно многие исследователи - и отечественные, и зарубежные - называют СССР "империей наоборот", которая не эксплуатировала, а активно развивала свои этнические и национальные окраины. Включая создание современных систем образования и здравоохранения, Академий наук, культурных учреждений, инфраструктурных проектов и т.д.
Распад советской системы надэтнической интеграции привел к тому, что все ранее сдерживаемые советской системой межэтнические противоречия вышли на поверхность. Что привело к серии межнациональных конфликтов и даже войн как на постсоветском пространстве, так и на территории России.
В отсутствие в нашей стране новой - постсоветской - системы надэтнической интеграции в некоторых регионах России начали формироваться и даже укрепляться этнические и религиозные идентичности, враждебные общероссийскому социально-культурному и политико-правовому полю.
Более того, в некоторых республиках Северного Кавказа определенные экстремистские религиозные группы противопоставляют себя не только российской государственности, но и местным этноконфессиональным ценностям и традициям, которые экстремисты объявляют "языческими" и еретическими.
Еще одна тревожная тенденция, связанная с кризисом общероссийской идентичности, - стремление некоторых религиозных лидеров (исламских и не только) к созданию этнорелигиозных анклавов, живущих по своим законам. Причем это касается уже не только отдельных регионов страны. Так, все чаще озвучиваются предложения создавать исламские анклавы в Москве и других крупных городах России.
Для меня, как для юриста, совершенно очевидно, что происходящий распад общероссийской идентичности - вослед за идентичностью советской - это очень серьезная социальная, политическая и правовая проблема. И особенно опасный аспект этой проблемы - упомянутые выше попытки "этноконфессиональной анклавизации". Нет сомнений, что появление такого типа анклавов не просто поставит вопрос о соотношениях исламских анклавных правовых норм с нормами общероссийскими, но повлечет за собой, по мере "анклавного распада" единого юридического поля страны, и тенденции политического, экономического и далее государственного распада.
Так что же делать?
Нередко в качестве основного рецепта решения рассматриваемой проблемы обращаются к социально-экономическим инструментам. Мол, если ни у каких этнокультурных и этнорелигиозных общностей страны не останется тяжелых социально-экономических проблем, то и проблемы идентичностей отпадут сами собой.
Думаю, что эти представления ошибочны. При всей важности задачи выравнивания социально-экономического положения различных наций и этносов, этих мер недостаточно. Об этом говорит, например, опыт развитых стран Европы и Америки, где у конфликтующих этнокультурных сообществ (даже у мигрантских) тяжелых социально-экономических проблем нет, а межобщинное противостояние обостряется с каждым годом.
Судя по всему, приемлемых рецептов решения этой проблемы нет ни у кого. Во всем мире идет напряженный поиск лишь самых общих подходов к ее осмыслению. Однако, опять обращаясь к истории, рискну предположить, что нам следует заново внимательно исследовать и переосмыслить правовой мировой опыт имперского государственного существования. Подчеркну, что речь идет именно о правовом опыте, а не о тех неприемлемых сегодня силовых подходах, которые были в арсенале всех успешных империй.
Например, опыт существования Римской империи, где стержнем государственной устойчивости была единая и, за исключением периодов смут, неукоснительно соблюдаемая система римского законодательства.
Например, опыт существования христианских и исламских империй средневековья и Нового времени, где над множеством этнических и территориальных идентичностей безусловно главенствовала единая и активно поддерживаемая религиозная идентичность.
Если под этим углом зрения посмотреть на опыт Российской империи, то мы увидим большую и кропотливую работу по постепенному созданию в стране такого единого правового пространства, которое бережно инкорпорировало бы в себя правовые традиции российских окраин.
И, наконец, опыт советской "империи наоборот", где - нельзя не признать - решалась проблема устойчивости многоэтничного и многоконфессионального государства. И решалась не столько "железом и кровью" по Бисмарку и не только любовью по Тютчеву. Где эта проблема решалась прежде всего наличием той главенствующей и активно поддерживаемой советской нормативной, языковой, культурной и правовой идентичности, которая и создала реальную историческую общность под названием "советский народ".
Понимаю, что в новых условиях просто повторить названный исторический опыт невозможно. Но также понимаю, что из современности - западной ли, восточной ли - заимствовать "правильный" опыт нельзя. Это просто невозможно после краха концепций "плавильного котла" и "мультикультурализма", и после признания неспособности классического индивидуалистического либерализма интегрировать на основе институтов современной демократии реально существующие, достаточно плотные и не желающие распадаться на индивидуальные "атомы" этноконфессиональные и этнокультурные сообщества.
И я не менее хорошо понимаю, что и судьба России, и судьбы мира сегодня во многом зависят от того, сумеем ли мы найти работающие концепции устойчивой неконфликтной интеграции таких сообществ в едином правовом поле и в единых государственных организмах.
В заключение хочу подчеркнуть, что мы, как наследники Российской империи и СССР, обладаем самым близким, глубоким и обстоятельным пластом необходимого исторического опыта - и, следовательно, наилучшими возможностями для его переосмысления.
У нас есть для этого необходимая правовая база - Конституция РФ, в нормах которой нашли последовательную конкретизацию и воплощение положения ее Преамбулы о российском народе как конституирующей общности, источнике и носителе власти в Российской Федерации.
А значит, именно мы в России несем особую ответственность перед собственной страной и миром за то, чтобы найти, предложить и реализовать в политической и конституционно-правовой практике новые концептуальные основы построения успешно развивающегося полиэтничного, поликультурного, поликонфессионального правового государства.
Статья публикуется на основе доклада Валерия Зорькина, сделанного на третьем Мировом политическом форуме в Ярославле.