Поделиться
В понедельник в Москве состоятся похороны русского писателя, общественного деятеля, главного редактора журнала "Москва" Леонида Бородина.
В четверг 24 ноября, в больнице, от обширного инфаркта скончался Леонид Иванович Бородин… Прекрасный писатель, общественный деятель, главный редактор одного из лучших литературных журналов... Лауреат премии Александра Солженицына, и один из любимых писателей самого Александра Исаевича…
Так уж случилось, что биография Леонида Ивановича Бородина более широко известна, чем его художественное творчество.
Так случилось не потому, что Бородин как общественный деятель, в прошлом активный диссидент и правозащитник, заплативший за свою непримиримую позицию годами лагерей, отказавшийся в свое время добровольно покинуть Россию и выбравший вместо этого новый десятилетний срок, больше и значительнее Бородина-писателя, художника. Между тем, Леонид Бородин - один из самых выдающихся русских прозаиков второй половины века минувшего и начала века нынешнего. Один из последних русских романтиков и вместе с тем мастеров социально-психологической прозы.
Бородин написал не много, но при этом сумел охватить самые разные пласты российской жизни, и современной, и исторической. Кто он? Городской писатель, "деревенщик”, певец природы или историк? И то, и другое, и третье.
Любопытно, что Бородин, проживший очень напряженную жизнь диссидента и правозащитника и, следовательно, имевший свой особый роман с Властью, практически отказался излить этот роман на бумаге. Только одна его вещь, повесть "Правила игры”, непосредственно посвящена истории заключения. В остальных же, главных его произведениях ("Расставание”, "Третья правда”, "Женщина в море”, "Царица смуты” другие), арест, следствие, отсидка показаны мельком и как-будто неохотно. Словно незримые ножницы вырезают из "Третьей правды” всю лагерную историю Ивана Рябинина. Будто не было ничего! Десятки страниц посвящены таежным приключениям, истории дружбы-вражды молодых Рябинина и Селиванова, а про лагеря, в которых сформировалась душа Рябинина, молчок!
Или вот как рассказывает главный персонаж "Женщины в море” свою поездку в тюремном вагоне: "... в годы застоя рек я не переплывал. Я, в основном, переезжал их в вагонах без окон, когда по изменившемуся эху колесного перестука догадываешься, что поезд идет по мосту, и пытаешься представить... впрочем, речь не об этом...”
Вот так! Речь не об этом!
Парадокс Бородина-романтика заключается в том, что он крайне придирчиво, порой несправедливо жестко относится к собственной судьбе, к собственным внутренним переживаниям и всегда выступает адвокатом других людей, мучительно, затрачивая порой неоправданно громадный запас внутренних интеллектуальных и - что самое важное - нравственных сил, старается понять и реабилитировать человека, который, по логике судьбы самого Бородина, должен быть ему либо не интересен, либо антипатичен.
Середина 80-х годов. Начало "перестройки”. Бородина досрочно освобождают из заключения, при этом даже не оправдывают, а только амнистируют. И в это же время начинают шататься насиженные позиции тех, кто Бородина, собственно, и посадил, то есть его, грубо говоря, палачей. И кто же в скором времени становится объектом его пристального художественного внимания? О ком его думы? О некоем, хотя и вымышленном (но реально угадываемом в собирательном смысле), Павле Дмитриевиче Климентьеве, цэковском бонзе, который, видите ли, не согласился с духом перемен и ушел в отставку. Это его, а не себя, не своих, наконец, товарищей, пытается постичь Бородин, ему посвящает свое перо, свой мозг, свои переживания. И перед нами вырастает удивительный по психологической глубине человеческий образ, в котором символически отразилась недавняя эпоха.
Андриан Селиванов в "Третьей правде”. Да разве этот хитрющий мужик, всю жизнь дуривший не только властям, но и односельчанам головы, "убиец”, на счету которого много погубленных людей, жмот, работавший только на себя, должен был стать любимым героем Бородина? А ведь стал! Не Рябинин, отсидевший полжизни и пришедший к вере, но именно Селиванов. Вот он бредет, покряхтывая и, как всегда, придуриваясь, к дому вернувшегося Рябинина. И с какой же художественной тщательностью изображает его автор, как старательно и художественно безупречно он затягивает момент его встречи с Иваном, всматриваясь и всматриваясь в его согбенную фигурку. И наоборот, в изображении Рябинина есть что-то неуверенное, скоротечное. Набросок, а не человек.
Не потому ли, что именно в Андриане Селиванове увидел Бородин образ той неразгаданной ни одним из "звездачей” и ни одним из белогвардейцев народной правды, которая позволила народу сохранить свою душу и лицо, не растранжирить их ни на одну из "идей” и не дать их погубить сторонним от народной правды людям?
Но есть и правда художника. Правда доверия к Божьему миру, который создан не нами и не нами может быть до конца постигнут. Это "правда” переживания "чуда и печали”. Чудо - это мир, это люди, какие есть. Печаль же от несоответствия разума человеческого этому неслыханному чуду. И здесь источник горького романтизма Леонида Бородина.
Вечная ему память!
Отпевание Леонида Бородина состоится в храме Николая Чудотворца в Хамовниках в понедельник 28 ноября в 11 утра.