В издательстве "Время" вышла книга стихов "Чужое побережье" Алексея Улюкаева. Наш корреспондент встретился с автором и поговорил о том, как в нем уживаются поэт и экономист и не страдает ли от этого банкир.
Алексей Валентинович, вы говорите о себе: "Я поэт и этим не интересен", перефразируя Маяковского.
Алексей Улюкаев: Да, это из предисловия к моей книге стихов "Чужое побережье". Маяковский писал в автобиографии: "Я поэт. Этим и интересен". А я пишу: "Я поэт, этим не интересен". Это полемическое преувеличение, конечно. Люди, которые будут читать мою книгу, искать в интернете мои стихи, прежде всего, интересуются не мной как поэтом, а странным, с их точки зрения, сочетанием: как это - начальник, а вдруг человек. Так он человек, что ли? Люди относятся к начальнику не как к человеку, а как к функции. Улюкаев - это функция, он что-то там с деньгами делает. От него не ждешь ничего человеческого, а тут раз - и поэт. А тут он стихи сочиняет, и вроде бы не плохие. Это и порождает интерес. Людям не важно, хороши стихи или нет, им интересен сам факт, что, как писали о "Бедной Лизе" Карамзина, "и селянка любить умеет". Обсуждая меня в сети, они руководствуются не своим отношением к тому, кто стоит за ним. Кому-то я понравлюсь, кому-то нет, и это будет переноситься на текст.
Вы читаете мнения людей в интернете о вашем творчестве, значит вам это интересно?
Алексей Улюкаев: Мне это очень интересно. И честно говоря, я боюсь и тяжело воспринимаю то, что там говорится. За многие годы я научился легко переносить любую критику в политике, в бизнесе. А здесь я не защищен. Мне некомфортно и тяжело это читать. Хотя, когда я публиковал стихи, я понимал, что почти никто не будет меня не то что хвалить, а просто размышлять. Гораздо легче "приложить"… У Шукшина есть рассказ "Срезал". Вот, приехал в деревню из Москвы какой-то известный человек, а его взяли и "срезали". Улюкаев думал, что вот он такой знатный, а его взяли и "срезали". Да, и "срезают", и мне это тяжело…
Как в одном человеке уживаются поэт и экономист?
Алексей Улюкаев: Плохо уживаются, 30 лет экономист "гнобил" поэта. В экономике есть закон Грешема о том, что "худшие деньги вытесняют из обращения лучшие". Золото вытесняется серебром, серебро бумажками. Так и здесь - вечное вытеснялось сиюминутным. Поэзия вытеснялась публицистикой, а публицистика - нормативными актами. Так устроена жизнь. Тридцать лет я ничего не писал. А пару лет назад очнулся тот, который был в анабиозе. И все опять началось.
Главу, посвященную стихам, написанным после долгого перерыва в творчестве, начинаете со строчек: "Поскольку в плотской жизни я начальник, В духовной полагается аскеза. Я долго обрезался и обрезал Почти что все. Но уцелел случайно". Получается, писать снова стали неожиданно?
Алексей Улюкаев: Совершенно неожиданно! Я же не ставил перед собой задачу, что с 2010 года снова возьмусь за перо. Так получилось.
К вам прилетает Муза? Вас что-то вдохновляет?
Алексей Улюкаев: По-моему, поэзия - это ректификат печали, результат мизантропического, пессимистического взгляда на жизнь. Кушнер написал: "У счастливой любви не бывает стихов, А несчастная их не считает". От неудовлетворенности собой и миром сочиняются стихи. Когда все хорошо, ты не пишешь. Когда что-то не удовлетворяет, рождаются строчки. Назвать это музой, скорее всего, нельзя. Мне нравится такое определение: блюз - это когда хорошему человеку плохо. А стихи - это когда хорошему человеку очень плохо.
"Ну дайте же вы мне пографоманить, Манить, подманивать словечки на местечки…" и как же вы их подманиваете, как пишите?
Алексей Улюкаев: Я не пишу, а записываю. Я не работаю над стихом. Чаще сочиняется на ходу, на бегу. Потом заношу в iPad и больше к этому не возвращаюсь. Я как бы выдыхаю - как вышло, так вышло - и все, поехал дальше. Сочиняю стихотворение полностью в голове, иногда некоторые строчки забываются, я считаю, оно и к лучшему: это как естественный отбор, значит, не настолько важные.
Поэт не отнимает время у банкира?
Алексей Улюкаев: Когда я дарил начальнику, Сергею Михайловичу Игнатьеву, книгу, покаялся: часть рабочего времени тратил именно на нее. Тридцать лет не находил времени, а теперь имею право немножко найти.
Коллеги первого зампреда Центрального Банка знают о его творческой стороне жизни?
Алексей Улюкаев: Я не скажу, что с кем-то это обсуждаю. Есть небольшое количество людей, которые знают о моем увлечении. А большинство и не догадываются о нем. В основном относятся так же, как и все: "Ух, ну ты меня удивил!"
На предстоящей презентации вашей книги, которая только что вышла в издательстве "Время", вы сможете прочитать что-то свое легко?
Алексей Улюкаев: Мне это будет не просто. У меня в жизни был только один опыт публичного чтения своих стихов. Мне это очень непривычно, неловко и некомфортно.
Работа влияет на творчество, к примеру, курс доллара, курс рубля?
Алексей Улюкаев: Влияет общее отношение к жизни. Конечно, оно формируется не курсом доллара. Когда что-то не получается, возникает определенное состояние, какая-то безысходность. Она может вылиться в стихи. В каком-то смысле курс тоже влияет, но очень-очень опосредованно, среди других сигналов.
В предисловии к "Чужому побережью" вы пишите, что боялись публиковать вторую книгу. Почему? Страшно быть непонятым, недооцененным?
Алексей Улюкаев: Поэзия - это очень личностное. В каком-то смысле это раздевание. Раздеваться прилюдно очень страшно. Ты говоришь искренне, а над тобой смеются. Ты вызываешь реакцию иную, чем та, на которую ты рассчитывал. К тому же, как я говорил, к Улюкаеву относятся как к некой функции, механизму, машине. Почему эта машина, вместо того чтобы выбрасывать бутерброды, стала выбрасывать кока-колу? Это же интересно, забавно. То есть отношение как к экспонату из кунсткамеры.
Сентябрьский номере журнала "Знамя" продолжал публикацию, начатую в предыдущем номере, удивительной повести Бориса Мессерера "Промельк Беллы". Но открывался журнал не с нее, а со стихов Алексея Улюкаева. Все тут же заговорили: неужели это тот самый банкир?
Алексей Улюкаев: Это случайно получилось. Я прочитал интервью с Сергеем Чуприниным, главным редактором "Знамя". Там он как раз говорил, что начальники повадились писать. Я не был с ним знаком, но написал ему письмо о том, что я как раз представитель тех, о ком он говорил. Послал ему свою первую книгу "Огонь и отсвет". Он прочитал и ответил, тащи, если новое есть. Он отнесся к той, первой, книжке довольно критично. Многое, наверное, не стоило публиковать, но есть и стихи, за которые мне не стыдно. Чупринин предложил мне сделать подборку для публикации в журнале. Так же случайно получилась и новая книга.
Глава "До Н.Э." посвящена вашей юношеской поэзии, как вы к ней относитесь?
Алексей Улюкаев: Это не просто тридцать лет, это уже совсем другое общество. Другой мир, другая страна, другая экономика, отношения людей другие. Я сравниваю себя с фантастическим космонавтом, который улетел к далекой звезде, прилетел обратно, а здесь все изменилось после стольких лет. Жизнь другая. А он явился - не запылился ровно с тем багажом, с которым улетел. С одной стороны, я вынужден открывать для себя этот мир заново. В том числе читать современную поэзию. С другой стороны, этот человек, прилетевший со звезды, напичкан разным старым "хламом".
"Мы не любим поэтов. Чего их, право, любить? Не конец света. Без них можно жить" - ваши строчки, но, кажется, это не про вас. Без кого из поэтов вы не можете жить, кто ваши любимые авторы?
Алексей Улюкаев: У меня стандартный и неоригинальный набор: Мандельштам, Пастернак, Цветаева, Георгий Иванов, Ходасевич, безусловно, Пушкин, Тютчев. Они самые любимые. В промежутке между ними и современниками: Александр Кушнер, Борис Чичибабин, Арсений Тарковский, Елена Шварц. Все современные в основном из интернета: Дмитрий Мельников, Андрей Пермяков, Олег Горшков, Ипполит Похлебкин, Альбина Синева… да немало и других. Чаще всего я читаю их в интернете, в "Журнальном зале" или на портале Стихи.ру.
Вы интересуетесь только современной поэзией? Прозу не читаете?
Алексей Улюкаев: Я знаю современную прозу, но не читаю ее. Я очень редко бываю в театре, совсем не хожу на концерты и выставки, мало читаю книг, мало смотрю кино. Я только читаю рецензии на все. Есть человек пять рецензентов, у которых я все читаю и доверяю им. Мне кажется, что я в курсе происходящего в искусстве.
У вас будет творческий вечер в ЦДЛ, презентация книги. Как он будет проходить?
Алексей Улюкаев: Даже представить себе не могу, как это будет. Наверное, издательство и журнал что-то придумают. Я предполагаю, что кто-то скажет обо мне несколько слов, представит. Потом я почитаю стихи, кто-то скажет хорошие слова, кто-то поругает. А потом пойдем выпивать и закусывать.
На канале "Культура" есть проект "Вслух. Стихи про себя", в нем участвуют известные и начинающие поэты. Среди "новичков" проходит своеобразный турнир. Вы бы согласились поучаствовать в нем, если бы вас позвали?
Алексей Улюкаев: Думаю, да. Правда, мне не очень нравятся турниры, конкурсы. Но, с другой стороны, я поддерживаю некоторые подобные мероприятия, в том числе и материально. Например, в январе этого года в девяти городах России прошел интересный, кочующий, поэтический фестиваль "Авант". Это помогает открывать новые имена, соединять читателя с писателем. Не главное, кто выиграл или проиграл. Важно расширить круг чтения. Я бы пошел, потому что это для меня ново и интересно. Я много чего наелся в этой жизни, а этого пока нет.
В конце передачи "Школа злословия" вы сказали, что до сих пор не показали папе публикацию в журнале и не рассказали о книге. Теперь показали?
Алексей Улюкаев: Показал и папе и маме. И, к моему удивлению, им понравилось. Я очень боялся, ведь там есть спорные вещи: неполиткорректность, аллюзии, намеки. Мне было страшновато. Мы часто неверно оцениваем людей, даже собственных родителей.
Пригласите их на творческий вечер, где они могут услышать и плохие отзывы?
Алексей Улюкаев: Обязательно. Я, конечно, должен щадить маму с папой: им будет тяжело выслушать про своего "мальчика" что-то плохое. Но переживем как-то.
* * *
...А что там? Вероятно, гладь морская,
Какое-то чужое побережье.
Маршрут прочерчен. Может быть, изъезжен.
Но всё равно и глаз, и слух ласкает
Вся эта жизнь, короткая - как прежде
Казалась длинной юному невежде.
Неужто кончится? Берёт тоска и...
Не отпускает
Что там вера, что надежда…
* * *
Проживу. У зимы на пожитках,
На прожилках у чахлых берез,
На припасах (гримасах, ужимках),
На суспензии маминых слез,
На отцовском ремне, что ни разу
Не пускался в обещанный ход,
На длинных романах, коротких рассказах
И наоборот.
Доживу, ерепенясь, до марта -
Он не выдаст, он не подведет.
Это фарт мой, небитая карта,
Перевозчик чрез тонкий лед,
Переводчик к сынам человечьим:
Речь не делит, но множит и длит.
Отрихтует от прежних обид
И жилищным углом обеспечит.
Там, у отчих могильных плит
(Крыть мне незачем. Да и нечем)
Проживу.