Поделиться
Есть какое-то странное, непредусмотренное совпадение в том, что премьера "Осенней сонаты" Бергмана на сцене "Современника" состоялась именно в день российских выборов.
Женская душа России (об этом невольно вспоминается на исторических поворотах) идеально воплощена в бергмановском сюжете про мать и ее дочь, так и не сумевшую примириться со своим прошлым, выступить по отношению к нему собственным "взрослым". Героиня Лив Ульман Эва (ее в спектакле играет Алена Бабенко) одержима своей детской травмой, обидой на эгоистку-мать. И, даже страдая (ее маленький сын утонул, когда ему было 4 года), проявляя чудеса милосердия, ухаживая за больной сестрой Еленой (Елена Плаксина), она не может проявить великодушное понимание по отношению к матери в минуту ее максимальной уязвимости, когда та потеряла близкого друга.
Вряд ли какой-то иной сюжет мог бы стать более точным театральным комментарием к нынешней политической минуте. Обремененные своими непреодоленными "детскими" травмами, вечные обиженные "подростки", мы никак не обретем культуру ответственного и терпимого политического жеста.
Разумеется, ничего из нынешних политических баталий нет в новом спектакле "Современника", поставленного молодым режиссером Екатериной Половцевой. Стильный "норвежский" ландшафт спектакля, созданный художником Эмилем Капелюшем, отсылает нас к сдержанной северной атмосфере фильма Ингмара Бергмана. Свободное пространство слева, летящие и уже засыпавшие половину сцены осенние листья и деревянный узкий дом, длинным павильоном уходящий в "небо", - вот все, что предложил художник для этой интимной семейной драмы.
Между деревянными досками-стенами просвечивает холодный норвежский пейзаж, делая пространство между двумя мирами - прошлым и настоящим, живыми и мертвыми - совсем прозрачным. Эта обыденная мистика человеческого существования предъявлена в спектакле естественно и лаконично. Умерший друг Шарлотты, аристократичный Леонардо (Александр Рапопорт) проходит сквозь эти непрочные стены, мягко улыбаясь и поддразнивая любимую, садится в деревянный шезлонг снаружи, ворошит листья. Вместе с ним незримо проходит сквозь стены реальности умерший отец Эвы (Владислав Федченко) и ее невидимый, но постоянно присутствующий сын.
Половцева сгущает приглушенные краски Бергмана до трагикомического гротеска. Марина Неелова, играющая роль Шарлотты, которую в фильме так мягко исполнила Ингрид Бергман, позволяет себе здесь гораздо более резкие амплитуды. Являясь на сцену подобно Аркадиной из чеховской "Чайки" этакой шикарной артистической дивой, она доводит эгоцентризм своей героини-пианистки почти до шаржа. Блистательно ею исполнена сцена, когда ее дочь Эва играет для нее прелюдию Шопена. Она слушает так, как Аркадина смотрит странную пьесу своего сына. В ней все клокочет от еле сдерживаемого нестерпимого возмущения - не так играет ее дочь. Слезы не должны звучать в этом ноктюрне. Слезы уже высохли, да и не было их никогда. Но уже через несколько мгновений она будет плакать от того потока жестоких слов и воспоминаний, в который ее ввергнет Эва.
Бергман, начиная работу над сценарием, думал рассказать историю "рождения матери - от дочери", историю ее духовного перерождения. Сильная и духовно строгая Эва, не случайно вышедшая замуж за пастора (Виктора играет Сергей Гирин) - полная противоположность эгоцентричной и легкомысленной матери, так и не сумевшей полюбить своих дочерей. Но шаг за шагом персонажи сами захватывали пространство будущего фильма. И вот уже ничего мудрого не остается в детски жестоком вызове Эвы по отношению к матери - только затаенная глубоко обида.
В спектакле "Современника" еще определенней. Неелова превращается из артистки-каботинки в несчастную женщину, подавленную сознанием никчемности своей жизни.
Из-за таких резких сдвигов атмосферы сострадание начинает отступать, замененное осуждением. Бергмановская мягкость и сдержанность растворились в темпераментном славянском порыве. Его идея о том, что только самое страдающее и больное существо (Елена) в состоянии простить и любить, растворилась в жестоком анализе молодого режиссера. Бергман по-русски оказался не столь загадочен, зато, быть может, определеннее для сегодняшнего состояния общества.