Телефон звонит. Черт, это Фронин. Сон, как вор, уходит быстро и бесследно. Я (стараясь звучать бодро и деловито): да, Владислав Александрович!
"Привет, - говорит он, - слушай, я тут сейчас подумал..."
Господи, ну за что мне это!
Я слушаю и, как бывает чаще всего в разговоре с ним, раздражение улетучивается, поскольку он говорит действительно интересные вещи. На этот раз "он подумал" о том, чтобы вместе сходить на пепелище "Комсомолки", где мы когда-то работали: он - главным редактором, я - ответственным секретарем.
- Я попробую договориться с управлением делами, - говорит он, - чтобы нам открыли двери, мы поднимемся на наш шестой этаж, посмотрим, что там сейчас. Ты возьмешь камеру, сделаешь съемку. Потом, ко дню рождения "Комсомолки", напечатаем заметку. Ни у кого такого не будет. Ну, как?
- Супер, - говорю я. - Когда идем?
- Сегодня позвоню, - деловито сообщает он.- Есть, давай, до встречи.
Кладу айфон на подлокотник дивана и еще несколько мгновений хлопаю глазами в полной темноте: ну что ж, на шестой этаж, так на шестой этаж. Давненько мы там не были.
***
Через неделю мы подошли к дверям нашей "Комсомолки". Нас ждали двое или трое "прорабов" в костюмах мосшвейпрома и оранжевых касках. "Прорабы" открыли опечатанные двери, мы вошли внутрь. Да, вот он, наш подъезд, здесь всегда стоял постовой милиционер. Каждого он знал в лицо, здоровался, но "корочки" мы все равно предъявляли.
"Прорабы" произвели инструктаж: в целях нашей безопасности - никаких самостоятельных шагов, все может рухнуть в любой момент (им бы работать в агитпропе ЦК КПСС). Потом мы расписались в какой-то толстенной бухгалтерской книге, после чего вся отвественность за наши самостоятельные шаги ложилась на нас. Выдали такие же оранжевые каски. Убедившись, что мы напялили их, "прорабы" открыли двери на лестничный пролет. Лифт, конечно же, не работал. Мы подошли к лестничным перилам. Откуда-то сверху ручьем стекала вода, пополняя какое-то подвальное озеро. Горький запах гари, мелкие хлопья пепла. Что-то все это напоминало. "Сталкер" Тарковского. Они там тоже шли в запретной зоне в таинственную комнату, где сбывались самые сокровенные желания. Мы, правда, шли не в комнату, а на "этаж", где наши сокровенные желания в ту пору чаще всего сбывались. Интересно, как теперь.
***
Телефон звонит.
- Алло.
- Привет, это Фронин. Слушай, я тут подумал... А что если нам приглашать, предположим, министров на телефонный разговор с читателем?
- Как ты себе это представляешь? Куда приглашать?
- Ну как куда? В редакцию!
- Никто не пойдет!
- Почему? А мне кажется, пойдут. Ты чего там делаешь?
- У меня недельное планирование. Народ собрался.
- Ну, ничего, подождут. Зайди ко мне быстро.
Господи, ну за что это мне!
Бегу к Фронину. Из кабинета ответственного секретаря "Комсомолки" до кабинета заместителя главного шагов сорок.
Захожу. Он весь светится.
- Ты представляешь, мы зовем министра, заранее объявляем телефоны связи. Катя принимает звонки и соединяет людей с министром. Разговоры записываем, а потом публикуем в газете. А!?
-Черт, а ведь действительно здорово! Надо рубрику придумать.
-Вот и подумайте там. У тебя же народ собрался на недельное планирование.
Название "Прямая линия" придумал для рубрики Павел Михалев - редактор международного отдела.Так она и пошла в жизнь советской и российской журналистики.
***
Иногда я спрашиваю себя: почему не ты это придумал? Ведь все же так просто, все на поверхности лежит. Ну да, но моего "креатива", честно говоря, хватило бы только на то, чтобы убедить министра полчаса поотвечать на вопросы читателей из своей приемной. Почему это смог придумать только Фронин? Потому что у него в крови есть то, чего нет больше ни у кого: он все замыкает на газету. Все, что видит, все, что слышит, все, что приходит в голову. Я полагаю, даже все, что снится.
Было время, я пытался этому у него научиться. Ну, говорил я себе, это же так просто: понравился тебе прочитанный абзац - немедленно подумай, что из абзаца можно сделать для газеты; вышел из кино - немедленно спроси себя: а при чем тут завтрашний номер; анекдот тебе рассказали - прикинь, нельзя ли извлечь и из этого что-то в полосу. Иногда получалось. Но чаще всего уже спустя день я напрочь забывал, что стою на строгом газетном посту. В американских учебниках по журналистике это называется непрофессиональным поведением. Мало того что у Фронина поведение профессионала, у него это в составе крови, а изменить в себе состав крови никак нельзя. Стало быть, и научиться такому поведению невозможно. Михаил Светлов так определял талант: он может, а я не могу, значит он - талантлив. Фронин - талантлив. Это не комплимент, это констатация факта.
***
Ну, вот и шеcтой этаж. "Прорабы" еще раз предупреждают: ни шагу влево или вправо - полы могут провалиться. Твердо обещаем. Они открывают перед нами последние двери, и мы заходим на наш этаж.
Минуту стоим и просто смотрим на то, что перед нами. Сгорело все. Голые балки перекрытий и пепел, пепел, пепел.
У алмаза и графита (в данном случае - у пепла) очень похожие атомарные структуры. Только один почему-то тверже стали, а другой мягче пуха. Оказывается, ровно шестьдесят лет назад ученые экспериментально попытались превратить графит в алмаз. И им это удалось. Они слегка деформировали кристаллическую решетку графита и превратили ее в атомарную решетку алмаза. Правда, для этого потребовалось давление в тысячи атмосфер и температура в десятки тысяч градусов.
Он ушел с этого этажа раньше, чем "Комсомолка" превратилась в пепел. К счастью, я не был свидетелем этого ухода. Знаю только по рассказам. Он ушел не по собственному желанию, а по воле коллектива, руководимого его недавним восторженным окружением
Он пережил все: и колоссальную температуру борьбы, и непривычно высокое давление оппозиции. Думаю, это изменило структуру его кристалла. Потому что он не только выжил, не только сохранил свой дар, но снова стал главным.
***
Телефон звонит.
- Алло.
- Привет, это Фронин. Слушай, я вот тут сейчас подумал: а не сходить ли нам в баню попариться да пивка попить. А то ты там засиделся в твоем издании, а меня, между прочим, сегодня утвердили главным "Российской газеты". Может, поработаем вместе? Как когда-то на нашем этаже.
Я не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы он не позвонил мне тогда. Но я точно знаю, чего бы в моей жизни не было, не перемени он мою участь.
У меня не было бы маленького сына Юрки, которого я люблю больше всего на на свете.
У меня не было бы красивой женщины, моей жены, которую я встретил в "Российской газете" и которая родила мне маленького Юрку.
У меня не было бы "Российской газеты", как мне кажется, - одной из лучших газет в стране, которую мы сами сделали.
У меня не было бы такого главного редактора, который меня понимает, прощает, ценит, который всегда (я это точно знаю) придет мне на помощь (что и случалось уже неоднократно).
Так вот, ВСЕ ЭТО У МЕНЯ ЕСТЬ. И когда я осознаю сие в полной мере, тихо спрашиваю: Господи, за что мне все это?
***
Вдруг на том конце коридора (когда-то это был знаменитый коридор "Комсомолки") в полной тишине со скрипом открылась дверь. Мы замерли.
- Сквозняк, - объяснил нам странное поведение двери один из прорабов.
- Это дух шестого этажа, - дал свою версию Фронин.
Я бы мог кое-что заметить на эту тему, но, простите, не могу: телефон звонит.