Мало было картин популярнее, "Белое солнце..." космонавты брали в полет, а родина не спешила с признанием - даже Госпремия за него была пожалована мастеру спустя 30 лет после премьеры.
Что не нравилось властям в режиссере? Он был внутренне свободен, а независимости не прощали. Каждый фильм выходил с трудом, некоторые не вышли вовсе, замыслы рубились на корню, и теперь, когда все это стало классикой, странно читать о невидимых миру трагедиях, сопровождавших ее создание. Свое состояние режиссер описывает в дневниках цитатой из дагестанского писателя Эффенди Капиева: "Великое мое время! Как ясно, как страшно отчетливо я тебя чувствую. Ты идешь колесом через меня, и кости мои трещат под твоей ледяной поступью"…
Мы предлагаем впервые публикуемые отрывки из этих дневников. Они относятся к годам работы над фильмом "Женя, Женечка и "катюша".
До первого моего фильма "Дети Памира" были отвергнуты сценарии "Девочка и рябина" и совместная с А.Гребневым заявка на фильм о заочниках. Первый мыслился как поэтический рассказ о театральной провинции (автобиографическое), второй - как поток судеб, сошедшихся под крышей университета (тоже автобиографическое). Все было отвергнуто, и я оказался в Душанбе - в пожарном порядке спасать фильм "Дети Памира". Третьим моим предложением были "Три сестры" - мне отказали на "Мосфильме" (зато через полгода разрешили Самсонову). Четвертым была "Гадюка" по А. Толстому - отказал Пырьев. Полгода ушли на работу и бесполезную борьбу за право снять "Семь пар нечистых" по Каверину. Закрыли. Наконец, "Кюхля" по Тынянову - полгода работы и снова крах.
Случайности? Нет! Закономерности. Во-первых, мое полнейшее непонимание машины кинематографа (ехавшей по моим костям). Во-вторых, стремление сделать свое обходится дорого. В третьих, в кино театральная порядочность выходит боком. Я каждый раз пробивал один сценарий, не заготавливая себе резервов на случай провала. Боялся обидеть авторов и был дешевым рыцарем чести.
Машина кинематографа состоит не менее чем из 28 звеньев, и сценарий проходит при условии полного единогласия всех 28! Если хоть в одном звене кто-то усомнится, вся машина начинает вращаться в обратную сторону. Все должны сказать "да". Но кто-то болен, кто-то за границей, кто-то в командировке, кто-то еще читает, а кто-то сменился. Беспрепятственно катятся лишь ровные шары без мысли и художественных примет. Но если есть мысль, да еще форма - караул!!! Поэтому подавляющая часть режиссеров катит шары, соответствующие ГОСТу. А те, кто пытается сделать что-то свое, должны пробивать. То есть убеждать каждого из 28, что сценарий нужен, не вреден, интересен, не формалистичен, экономически выгоден, что он за советскую власть и т.д. и т.п.
Десятки режиссеров ходят по кабинетам. Вольно или невольно выпихивают друг друга из плана. Кто убедит, тот и прошел. Через час другой переубедит - и недавний победитель уже в дерьме, и снова ему надо обходить 28 кабинетов и затевать 28 разговоров, чтобы все 28 сказали "да". И горе ему, если кто-то промолчал - остальные 27 насторожатся. И вот в то время, когда мои коллеги обходили все 28 инстанций, я снисходил до десятка и, получив согласие, считал, что это навечно. Но после меня десятки других доказывали моему десятку чиновников, что их сценарии важнее, - и я сгорал, не подозревая об этом.
Я перешел на метод бурения "блуждающей кошкой". Параллельно делать несколько сценариев. Не ждать решений, а работать. И не обольщаться, даже если приступил к съемкам: искать новые сценарии, писать, контрактовать и пополнять запасы. Но боже мой, сколько открытий не открыто, сколько прекрасного осталось "вещью в себе"! Кто-то из ученых говорил: для того, чтобы быть на уровне современности, нашим физикам надо идти впереди Америки и Европы не менее, чем на десятилетие, потому что пока идея найдет у нас воплощение (точнее, разрешение на воплощение), проходит десятилетие. А их коллеги за океаном немедленно получают "пропуск" в эксперимент и проведение в жизнь. То же относится к кинематографу. Многие открытия западных экранов, которыми восхищаются наши киноведы, давно открыли мои коллеги. Но первыми воплотили там, а не у нас.
Работаю. Держусь и гоню отчаянье. Вчера отверг подловатый сценарий "Счастливый билет" и пишу своего Женьку для "Ленфильма" (имеется в виду фильм "Женя, Женечка и "катюша" - ред.) Я создам столько сценарных заготовок, что, по теории вероятности, хронические бедствия так или иначе должны будут прекратиться!
Кажется, опустился до уровня, дальше которого не выдержу, жизнь окончательно станет обузой, каторгой, болью. Кольцо сжимается. "Мосфильм" невозможен. "Ленфильм" молчит. "Таджикфильм" затягивает ответ. И одиночество. Жизнь в чужом углу. Все это унизительно. Все надо начинать с начала.
ИЮЛЬ. На Московском фестивале посмотрел два изумительных фильма Де Сики "Умберто Д." и "Брак по-итальянски". Мудрейшая простота. Глубокие раздумья без глубокомыслия. Сегодня Италия - лидер мирового кино. Французы измельчали. Американцы больны манией грандиозуса и ремесленны, хотя подчас и блестящи. Англичане искусственны и несамостоятельны. Японцы вместе с Антониони щекочут сонных снобов. Мы - беспроблемны и ужасно несовременны как по сути, так и по форме. Чехи жонглируют формой. Поляки ищут, но хотят быть передовее передовых - авангардней авангардистов, модерновей модерняг. А итальянцы!!! Ах, как это все искренне, все изнутри. Какие человечьи сердца, какие добрые глаза, какие страстные души. Я встаю на колени перед ними.
После фестиваля подвожу итоги жизни в искусстве с 1945-го по 1965-й. Пять лет на учебу. Пять - на театр. Пять - на кино (два фильма вторым режиссером + "Дети Памира"). Это полезные годы. И потом - пять лет потерь! Концлагерь простоя! Вычеркнем еще два года. Их не было, последних двух лет. Что же есть у меня сегодня? Я - режиссер-постановщик 2-й категории. Тарифицирован за дипломный фильм "Д.П.", давший мне право начать работу в кино. И я ее начал с марта 1965 года т.е. с заключения договора на "Ленфильме" на "Женю, Женечку и "катюшу".
СЕНТЯБРЬ. Подписан приказ о запуске "Жени, Женечки..." в режиссерскую разработку. Кончились два с половиной года безвременья, я становлюсь режиссером кино.
НОЯБРЬ. Бумага получена на студии лишь вчера. Там сказано, что в связи с неизведанным жанром Комитет требует представить режиссерскую экспликацию и кинопробы. Конечно, в связи не с жанром, а с "неуправляемостью". Так назвал меня Баскаков: "неуправляемый режиссер". Когда меня никто не знал, я брался за трудный жанр кинопоэмы "Дети Памира", и никому не пришло в голову поинтересоваться экспликацией. Когда меня узнали, мне закрыли два сценария, а третий запустили по недоразумению, полагая, что это будет пустенькая картина в духе "Рыбкина". Сейчас они требуют экспликации, а если картина окажется удачной, они потребуют, чтобы в следующей я показывал им каждую партию материала. Если и та будет удачной, приставят искусствоведа в штатском, и будет он смотреть в глазок кинокамеры перед каждым кадром, смотреть, когда я буду писать или сидеть у монтажного стола. Но как бы то ни было, с 23 ноября я существую в плане Комитета, я есмь!
СЕНТЯБРЬ. В 14 кинотеатров Москвы брошено 14 копий моего фильма. Это начало тиража, начало моего физического существования. "Пора таежного подснежника" - созревание, "Ждите писем" - совершеннолетие. "Дети Памира" - первая любовь. "Женя, Женечка" - потеря невинности, беременность и роды. На ближайшее время прогнозов нету. Только одно: заниматься делом. Организовать будни так, чтобы каждые полтора года - по фильму. А это сложнее всего - организовать будни.
ОКТЯБРЬ. Ура, сегодня мое крещение. Режиссера Мотыля крестили плевками: в "Сов. культуре" напечатано брюзжание о "Жене, Женечке" "устами зрителей". Господам интеллигентам не хотелось пачкать руки самим. Им, видите ли, нравится фильм, но возмущенные письма невежд они напечатали под заголовками "Капли датского короля - к чему это?" и "Множество "почему?"" Не привыкший к святой купели, я было скис, на душе плавали мухи.
А в "Московской правде" - про "опасность талантливого". Вот, оказывается, "в чем зарыта собака"...
Публикация Ирины Мотыль и Натальи Галаджевой